Утром мы отправились в дома знатных особ со светскими визитами. Валерио набирал сторонников на случай, если вопрос выйдет из совета Восьмерых и его придется обсуждать в ратуше. На меня смотрели с любопытством, страхом, а порой даже с вожделением.
Один князек напрямую подошел к Валерио и спросил, нельзя ли меня одолжить на ночь. Валерио побледнел от ярости, и князек рассыпался в извинениях. Я стояла так, будто разговор был не обо мне.
А когда мы встретились с Чаленцо, одним из восьми советников, его Пифия-юноша приблизился ко мне, пока наши хозяева болтали.
— В какой позе он тебя имеет, киска?
— Твоя фантазия даже не может тебе нарисовать в какой, — усмехнулась я, не отрывая взгляда от Валерио.
Пифия зашел сзади, сунул руку мне между ягодиц, я стояла смирно.
— Так? — спросил он.
— Так тебя трахает твой хозяин? Другого варианта нет?
Он убрал свою руку и прошипел:
— Сука.
— Шлюха, — парировала я.
Он ударил меня по почкам, но я потому и держу руки за спиной. Захват, разворот, и визг Пифии немного приглушает хруст сломанной руки.
Хозяин Пифии, увидев его поверженным, просто приказал ему:
— Вон!
Тот, поскуливая, вышел. Я снова встала истуканом, сложив руки за спиной. Валерио закруглил разговор, и мы вышли.
В экипаже он не выдержал:
— Вам лучше просто пожить в доме.
— Нет, Валерио. Мне лучше показать всем, что ваша Пифия — не постельная кошечка. Поверьте, после сегодняшнего они угомонятся.
Он хмурился.
Я оказалась нрава. С этого момента на меня больше никто не покушался. Все предпочитали обходить стороной. И это было любопытно наблюдать.
Страсти в городе росли по мере роста напряжения между Альфонсом и Лотарингией. Альфонс требовал ответа, послы из Лотарингии убеждали совет Восьмерых не вмешиваться: пока Лоренция открыто не выступит с войском, была надежда договориться мирно. Я уже понимала, что Лотарингия — это владения мессира Рональдо. И мне было очень приятно, что Валерио удерживает нейтралитет, вместо того чтобы присоединиться к королевству Альфонса и отомстить второму жениху своей погибшей невесты.
Споры разгорались все чаще. А Валерио Аминити настаивал на том, что еще одна война Лоренции ни к чему.
Я наблюдала за Валерио и восхищалась его спокойствием и рассудительностью. Он не кричал и не брызгал слюной, не бил кулаком по столу, однако всякий раз, когда произносил речь, чаша мнений перевешивала в его сторону. Но противники бросали на него такие злобные взгляды, что я невольно напрягалась: если они поставят целью убить, мне не спасти своего случайного покупателя и нетребовательного хозяина.