Сверившись со списком, консьерж кивает:
— Да, проходите.
— Твоя мама…?
— Долгая история, — улыбка у Ромы выходит натянутой.
Мне всё меньше хочется знакомиться именно сейчас.
Лифт открывает свой зев, и Рома подталкивает меня вперёд, нажимает пятый этаж. Я нервно сглатываю и прикидываю, как незаметно вытащить платок, чтобы вытереть взмокшие ладони. Плавный ход кабины почти незаметен. Лифт мягко останавливается, створки открываются.
В глаза бросаются вазоны с зеленью и бежевые в тёмную штриховку ковровые дорожки. Богато… И дверь в двести третью квартиру внушительная. На чёрном фоне переливается серебром три фигурные цифры номера.
Рома нажимает на ручку, дверь открывается, будто было незаперто.
То есть нас ждали? Ну да, ждали, раз мы у консьержа записаны. Получается, что Рома всё заранее спланировал. А почему не предупредил? Зачем притворяться, что предложение увидеть маму спонтанное?
Рома галантно забирает у меня ветровку и снова подталкивает меня вперёд:
— Проходи, не надо разуваться.
Щёлкает замок, а затем Рома захлопывает внутреннюю дверь, тоже запирает.
Нехорошее предчувствие бьёт по нервам, а в памяти всплывают рассказы журналистов о трагедиях, начавшихся с точно такой же, как у меня, доверчивости.
Я отступаю от Ромы в коридор.
Он смотрит на меня, кривится с брезгливой насмешкой. Сердце проваливается в пятки, я рефлекторно стискиваю ручку сумки на плече.
За спиной раздаются шаги. Я рывком оборачиваюсь. На миг у меня перехватывает дыхание, я чувствую, как глаза вылезают из орбит. Откуда здесь он?! В начале коридора, лучась самодовольством, стоит Макс. Золотой мальчик и редкостный урод, которому я месяц назад отказала. Да, месяц назад я ему отказала, а три недели назад со мной познакомился Рома…
Чёрт, какая же я дура слепая…
Я снова оборачиваюсь.
Рома блокирует собой проход. С виду поза обманчиво расслабленная, он стоит привалившись к стене, руки скрещены на груди. Ухмылка отвратительная. Меня передёргивает от омерзения.
За спиной Макса появляются его дружки, и вот это совсем худо.
Мне дают в полной мере оценить ловушку.
Макс громко причмокивает губами, и его голос разрезает тишину:
— Удивлена, что это я, Недотрога? Кажется, ты не рада? А я рад. Очень-очень рад. Я столько ждал, и сегодня мы познакомимся поближе, — он делает недвусмысленный жест: соединяет указательный и большой пальцы в кольцо, а выпрямленными пальцами другой руки ритмично двигает.
Я всё же смотрю на Рому. Надеяться, что у него внезапно проснётся совесть глупо, но не получается задавить порыв искать защиты у того, кому ещё пять минут назад я всецело доверяла.