Я не хотел ему мешать и отошел в сторону, рассматривая висящие на стене гипсовые слепки рук.
Краснухин тоже делал вид, что не обращает внимания на Костю, ходил по мастерской, чего-то перебирал, переставлял, выходил на кухню, разговаривал с женой, снова возвращался. Было видно, что он не умеет не работать, не привык отдыхать, не привык к темно-синему костюму, неважно чувствует себя в белой рубашке и галстуке.
— Вы можете мне ее дать? — спросил Костя про фотографию.
— Насовсем — нет, переснять — пожалуйста.
— Это Владимир Николаевич? — спросил вдруг Костя.
Краснухин наклонился к фотографии.
— Да, по-видимому… Он был тогда в аспирантуре.
Это новость! Веэн еще в то время лично знал Мавродаки. Почему же он ничего мне об этом не сказал?
— Вам не знакома такая фамилия — Максимов? — спросил я.
— Кто такой Максимов?
— Критик, наверно.
— Держусь от них подальше.
— Говорят, Владимир Николаевич прокатился по вашему адресу?
— Было дело.
— А что он писал?
— Тебя это интересует?
— Интересует.
Он кивнул на лежащую в углу кучу журналов:
— Поищи третий номер за прошлый год.
Найти журнал тоже оказалось не так просто. Я поразился беспечности Краснухина. О нем написана статья, а он ее засунул сам не знает куда.
Я нашел журнал не в той куче бумаг, которую показал мне Краснухин, а совсем в другом углу, за токарным станком.
В статье было написано, что творчество Краснухина не самостоятельно и не находится в главном русле. Потом следовала фраза: «Искусство принадлежит тому, кто несет его народу». Правильная мысль! Но ведь мне Веэн говорил другое: «Искусство принадлежит тому, кто его любит, понимает и отстаивает». Как-то раз он даже сказал: «Приходя на выставку, я чувствую себя обокраденным». Он хочет, чтобы искусство принадлежало ему одному, хочет набить им свои шкафы и полки. Дело даже не в том, что он думает одно, а пишет другое. Веэн прохвост, это мне известно. Дело в том, что в статье Максимова тоже трактовался этот вопрос. Я разыскал это место, вот оно: «Искусство не принадлежит тому, кто им занимается. Оно прежде всего орудие…» Мысли разные, но высказывал их один человек, это ясно, один и тот же беспринципный человек. В статье Максимова было больше ругательств, в статье Веэна — меньше, но писал их один человек, это точно.
— Вы дадите мне на пару дней журнал? — спросил я.
— Гм… А с чем я останусь?.. Впрочем, только верни…
Поразительный человек! Ни в чем не может отказать.
— Через два дня журнал будет у вас.
Краснухин достал из шкафа нэцкэ — круглую лакированную пуговицу с изображением цветка на высоком, тонком стебле. Цветок тянулся к солнцу, прекрасный, молодой, гибкий, излучающий радость и торжество жизни. Кругом был мир и зелень, за горизонтом пылало солнце, а цветок стоял один, гордый, сильный, чуть наклоненный в своем стремительном порыве.