— Жди здесь никуда не уходи. Я сейчас. — К прямым переходам по Храму я получила допуск давно. Поэтому сразу направилась к Никосу. — Рей Никос, в соседней деревне есть тяжелораненые. Местный лекарь послал за подмогой. Считает нетранспортабельными.
— Пойду сам. Тут в моей помощи особой нужды нет. Мои сами справятся. Ведите к посланнику. Уточним, кто за подмогой послал.
Через минуту вышли обратно, Крион не успел поменять позу.
— Крион, как зовут вашего лекаря?
— Артуро, господин.
— Знаю его, толковый малый. И уж если он просит подмогу, то дело серьезное. Иду сам. Все, что надо у меня с собой, — показал небольшой саквояж в руке. С виду маленький, а по сути вагон добра вмещает. И от дамской сумочки кардинально отличается тем, что все сразу найти и достать можно, стоит только подумать, что нужно.
— Рей Никос, я с Вами. Провожу короткой дорогой, у меня допуск есть. Если что срочное, амулеты связи уже работают. Найдут, кому понадоблюсь. Мне нужно. Трикветр… Связи нет. С ними что-то случилось. Все равно ни о чем больше думать не могу.
— Да я и не возражаю. Только не опасно?
— В пределах кольца уже нет. Идемте. Сюда. — Дверь вывела сразу за пределы Храма. Лошадка Криона стояла тут же и флегматично жевала сено. — А вот и транспорт.
К дому старосты подъехали спустя полчаса. Крион торопил коняку, не обращая внимание на ухабы и свежие рытвины, на ходу рассказывая, как на деревню падал с неба огненный камень. Как сотворили щит проезжавшие мимо маги. Как камень от удара раскололся и разлетелся по округе, вспарывая землю. Как лопнул, словно мыльный пузырь щит. Как осколками прошило тела этих самых магов. Как лекарь бегал от одного лежащего к другому, как разрядил все накопители, потому что иначе началась бы лихорадка от магического истощения. Как перевязывали раны. Как переносили раненых в ближайшую избу. А я ехала и думала, что мои любимые, быть может, лежат вот так же где-то и помочь им, может, и рядом никого и не кому. Потому что не могли они вот так умереть. Потому что должны жить, потому что я их люблю. Потому что я не чувствую их смерть. Спрыгнула с телеги и, пока Никос беседовал с местным лекарем, прошла в избу. На крайней лежанке, весь замотанный окровавленными тряпками, лежал мой Робер. Мой любимый. Мой герой. Живой. Живой. Живой. Больше ни о чем думать не могла. Вот стояла, как изваяние, и твердила, как мантру — живой.
— Госпожа, Вас так поразил вид раненых?
— Что? Рей Никос! Робер! Он. Он жив. Я верила, что он жив. С ним ведь будет все хорошо?
— Крион! Уведите крею Ллиррию. Хоть силой! Да хоть к себе. Пусть придет в себя. Потом я все расскажу. Идите, крея. Идите. — Как в тумане прошла по деревне, зашла в дом. Приняла от хозяйки чашку с каким-то отваром. Выпила, не чувствуя вкуса. Поняла, как отступает паника, как возвращается четкость предметов перед глазами и ясность мысли.