Вся девичья радость и весёлое настроение тут же исчезают. На некоторое время повисла тишина, в которой поникшая Арианна смотрела в землю и с пустым взглядом пыталась разобраться в собственных чувствах.
— Сначала…, - вздохнула девушка, - Сначала, в ту ночь, перед тем как Зависть захватила моё тело, я злилась на весь мир. Я ненавидела всё, и в особенность тебя.
“Да, видимо, я был прав”, - хватка Евы усиливается.
— Но затем, когда прошло время, когда мне рассказали о грехах и о том, что на самом деле произошло, единственная, на кого я злилась, была я сама — дурочка, что боялась услышать «нет» на беспокоящий её вопрос.
“Ч-что?!”, - образ Евы сразу же зарябил, - “Что это… что это значит? Что она имеет в виду? Какого чёрта?!”
— Так что, - она подняла голову и улыбнулась, - Нет, я на тебя не злюсь. Я тебя не виню. Ты ни в чём не виноват, Валир, - голос затих, - Не стоит. Глупо так винить себя из-за стечения обстоятельств, да? – девушка упирается лбом о мою грудь, - Не надо. Пожалуйста, не надо. Не грусти. Я чувствую, как тебе плохо. Я у всех дорогих людей это чувствую, - она полностью ко мне прижимается, - Ты всё ещё мне дорог. Скажи той тьме, что сжимает твоё горло, чтобы куда-нибудь уходила. Ей здесь не место.
Образ Евы рябит в последний раз и исчезает.
— Так что, пожалуйста, не грусти. Когда грустишь ты, начинаю и я. А грустить – грустно. Не хочу. Отстой, - пробормотала она.
Там, где уткнулась Арианна, даже несмотря на слой холодного камня, я чувствовал невероятное тепло, мягко разливающееся по всему телу. В этот момент, когда всё вокруг словно остановилось, я просто вздохнул, расслабился, и дал себе секунду на размышления, проматывая в голове все те же мысли, какими убеждал себя отказаться от чувств к людям. И знаете что?
Они казались полным бредом.
В сознании что-то перемкнуло.
— Хорошо, - с улыбкой я обнимаю девушку в ответ, - Не буду. Грустить – отстой.
— Ну вот и славно…, - умиротворённо пробормотала она, - Вот и хорошо.
С последним девичьими словами, вокруг вновь воцарился покой, перебиваемый лишь тихим дыханием. Исходящая от Арианны теплота только усилилась, и я не видел иного, кроме как наслаждаться ей до последней секунды. Никто из нас не хотел говорить.
Всё, что я делал – прижимал девушку к себе и думал. Думал над многими вещами. Над собственной глупостью, над судьбой, над чувствами, размышлял о той ночи, о бункере, об Артуре и Вайолет… да много о чём. Обо всём, наверное.
И за секунду до того, как момент умиротворения был прерван, я подумал о Лени. О том, насколько же, чёрт возьми, он могущественен.