Тогда же стали замечать странную связь между мужчиной и женщиной, состоящими в постоянных длительных отношениях. За что бы они ни брались, делали это так, будто были единым целым, будто у них был один мозг на двоих. Эту связь и окрестили «контактом». Конечно, при добровольном союзе он был в разы мощнее, но даже малая часть «контакта» давала паре неоспоримое преимущество перед свободными мутантами и перед простыми смертными, не наделенными никакими особенными «дарами».
Я не помнила своих родителей, не представляла, кем они работали, какими были людьми. Но точно знала, что бабушка и дедушка не выбирали друг друга – в «серые» времена партнеров назначало правительство. С единственной целью – плодиться и размножаться. Из мальчиков делали Охотников, из девочек инкубаторы.
После окончания Самой Последней Войны к власти пришли гуманисты, и правительство издало указ о запрете принудительного «контактирования», который Корона милостиво одобрила. А что им еще оставалось? Во время военных действий погибло столько Охотников и Гончих, что королева не на шутку испугалась, как бы мутанты и вовсе не вымерли – так уж сложилось, что «в неволе» мы размножались без особой охоты, и каждое следующее потомство было слабее предыдущего.
Так что с тех самых пор все исключительно на добровольной основе. Если не вспоминать о случае с Агнессой Одеттой Брунгильдой Вальдо. И напрочь забыть о том, что папа тумбочки в блестящем платье какой-то там министр.
И вечером я снова ложилась спать вся такая мстительно-решительная, а утром просыпалась с желанием рвать зубами подушку и когтями раздирать в клочья казенное имущество.
К счастью, наступил четверг, Доминик произнес свое коронное «да ты радоваться должна, что на тебя хоть у кого-то встало», и тут я окончательно закусила удила. Мало мне было аргументов «за»? Тех самых, которым я с таким трудом и уже из чистого упрямства и природной стыдливости – все же сказывалось воспитание в приюте при монастыре – придумывала опровержения? Мало? Так получи последний, контрольным выстрелом в лоб – на такую рыбу размороженную и не встанет-то ни у кого, разве что у душки и благодетеля Доминика.
О, я прекрасно понимала, для чего он это сказал. Гаденыш надеялся, что я зажмусь, вспомнив обо всех своих послеприютских комплексах неполноценности, и признаю, что да, я дохлая селедка и радоваться должна, раз до меня снизошел золотоволосый бог любви.
Если бы Доминик тогда знал, что его слова окажут на меня прямо противоположный эффект, думаю, он бы язычок-то себе прикусил.