– Вот теперь точно все.
Витька лег на спину и уставился в голубое, без единого облачка небо. Настя подняла голову.
– Я даже на работу позвонить не могу, телефон потеряла, и все документы. Меня уволят за прогул по статье, внесут в черный список, и я никогда не найду нормальную работу. Пойду в продуктовый магазин или на рынок макаронами торговать…
Витька перевернулся на живот, подпер щеку ладонью и уставился на мост.
– Накатить бы сейчас, – пробормотал он, – жалко, водка пропала. Я вчера как чувствовал, что допивать надо. Баба Надя не обиделась бы.
* * *
Времени, что еще пару недель назад девать было некуда, вдруг сделалось в обрез. Макс постоянно куда-то ходил: то в полицию, то в местную администрацию, то в паспортный стол, то просто слонялся по городу, лишь бы не сидеть в четырех стенах своей халупы. Временное жилье, то бишь комната в общаге, помещалась недалеко от вокзала, и двери не закрывались ни днем, ни ночью. Хорошо, что из вещей были только те, что на себе и разбитый мобильник, иначе пришлось бы вешать на дверь комнаты амбарный замок: обычный уже несколько раз пытались вскрыть, но поймать засранцев никак не получалось.
Гадюшник оживал рано: в полшестого утра мимо двери по коридору шаркали тапками гастарбайтеры со второго этажа, через полчаса после них выходили зверообразные тетки-пельмени из комнаты-хостела напротив и с грустными матюками брели на выход. Работали они сутками, ездили на другую сторону Москвы упаковывать то ли стиральные порошки, то ли крупу, возвращались утром другого дня, потом двое суток пили, ходили в гости, приводили «кавалеров» к себе, потом все повторялось по новой. После по коридору сновал еще мелкий народ, в основном без определенных занятий: погорельцы, сироты, бродяги. Общага считалась социальным жильем «для граждан, оказавшихся в трудной жизненной ситуации», что не мешало коменданту сдавать по часам свободные комнаты и по-тихому извлекать из площадей свой некислый профит. Макс вышел в девять: на полдесятого ему назначил встречу следователь местного УВД. Дело по факту обрушения дома быстро стало эпизодом в основной разборке: на стройке погибло больше десяти человек, не сумевших выбраться из бытовок во время обвала, и Макс был важным свидетелем. Вышел он заранее, решил прогуляться с утра, благо погода позволяла, а ходу до места встречи было от силы четверть часа. В коридоре уже было пусто и довольно тихо, только орал за крайней у лестницы дверью ребенок, а его мать, толстоногая бабища, курила в открытое окно, навалившись тушей на подоконник, и болтала по телефону. Говорила она в основном матом, оценивающе глянула на Макса и демонстративно отвернулась. Помнила, как сунулась к новому соседу за деньгами «на молоко ребенку», а ушла, с чем пришла. В тот раз реально в карманах ни копейки не было, а после узнал, что Маринка, так звали бабу, нигде не работает, что ребенок у нее инвалид, и живут они на пособие. И что Маринка должна всей общаге, а не отдает потому, что все ей должны, ибо дитятко больное, и вообще вы сволочи богатые и еще заработаете.