- Но ведь, Беня, и патриарх тебя признал.
Он стремительно обернулся ко мне.
- Так он живой?!
Усольцев не выдержал - захохотал от души и даже прихлопнул себя обеими руками по ляжкам. Беня растерянно уставился на него, потом опять на меня; широкое лицо его стало пунцовым.
- Живой, Беня, живой. Честное слово. Что ж ты себя так пугаешь? Нет на тебе мокряка. Садись-ка сюда сызнова, и будем разговаривать по-настоящему.
Он решительно шагнул назад. Взглядом я отослал конвойного. Беня уселся.
- А ежели по-настоящему, - сказал он, всерьез волнуясь, - если по настоящему... Он же все врет! Демагог! Поет сладкие песни, всех со всеми как бы мирить пытается - а сам личной власти хочет, диктатуры! Вот, мол, я самый добрый, самый правильный, без меня вы - никуда. Слушайтесь! А для меня это просто невыносимо, я ж в молодости сам коммунизмом увлекался, чуть обет не дал... Вовремя скумекал, что вранье это все, просто так вот дурят народ.
Я откинулся на спинку стула. Я был ошеломлен: чего угодно ожидал, только не этого. Словно паук вдруг закукарекал из своей паутины.
- А портфельчик этот? - горячился Беня. Он не играл, не придуривался - чувствовалось, что его прорвало и говорит он о наболевшем, о сокровенном, о том, чем и поделиться-то ему было не с кем доселе. - Я никак понять не мог, чего он все время с портфельчиком ходит. А третьего дня на меня как откровение какое накатило: там же деньги, ценности. Сосет, вымогает каждый день у рядовых коммунистов - как бы пожертвования всякие, на нужды, на фонды научные и всякие программы... а сам потихоньку, по вечерам, когда все уж разойдутся, домой перетаскивает! А там - то ли под яблоньку до лучших дней, то ли в Швейцарию как-то переправляет, на случай загранкомандировок...
- Беня, - сказал я, слегка придя в себя. Глянул на Усольцева: тот тоже сидел в обалдении. - Беня, дружище, да в своем ли ты уме? Откуда-ты слов-то этих набрался: демагог, диктатура, рядовые коммунисты... загранкомандировки... Кто тебе напел?
- Верьте слову, - убежденно ответил он. - Так и есть. Сам понял.
- И когда же ты это понял?
- Кумекать-то я уже давно начал... уже неделю здесь. А третьего, говорю, дня вдруг осенило. И как-то, знаете, легко мне сразу стало, будто весь мир сделался прозрачный и понятный. Вот же, думаю - патриарх, на всей земле уважаемый человек, учить всех лезет - а такая свинья, хуже нас, грешных!
- Так. Ну, и какие ценности ты в портфеле обнаружил?
- Тут промашка вышла, - с досадой признался Цын. - Как раз в тот вечер он одни бумажки вез. Потому я и влип.