Фомин кивнул на доклад Степана Петровича и спросил:
– Пять? Почему шестой не стрелял?
– Так Сашку-то конь копытом в лоб стукнул, Александр Степанович. Тот и рухнул. Я уж думал – все, амба. А он только рассердился крепко. Вскочил, ружье откинул, треуголку тоже в сторону, рожа кровью залита, а сам догонять и в куча-мала с размаху бросился. Маленький, рыжий, а смотри-ка – злой!
– Кхм. Ясно. Капрал Иванов! Бери с собой Жорика и Ерему. Пойдем доставлять трофей начальству. Сашка, тебя не возьмем, уж не обессудь, видок у тебя, кхм, не самый нарядный.
* * *
А дальше… Я поморщился от воспоминаний.
Доставили вчетвером француза обратно к нашей полянке, где майор Небогатов и выводок офицериков продолжали гонять нашу роту. Подход Фомина, доклад:
– Во время патрулирования рижского тракта был задержан соглядатай. При попытке остановить оказал сопротивление и попытался сбежать. Силами капральства задержан. При опросе назвал себя шевалье д’Арс. Вот его шпага. При себе также имел бумаги со шпионским шифром и список наших военных грузов. Вот, пожалуйте, – Фомин протягивает майору шпагу француза, а я, повинуясь его жесту, достаю бумаги, найденные мной в подкладке, и большую папку, что Семен Петрович обнаружил в седельных сумках.
Майор кивнул, чтобы я передал бумаги рядом стоящему блондинистому офицерику. Потом оглядел пленного с головы до ног и повернулся ко мне.
– А скажи-ка, солдат, кто его так измордовал?
Я недоуменно пожал плечами.
– А чего с ним церемониться? Шпион же!
Шевалье дернулся вперед, собираясь что-то сказать, но я слегка поддел его ногу и подтолкнул плечом. Француз потерял равновесие и шлепнулся в пыль прямо под ноги Небогатову.
Красиво получилось. Я невольно улыбнулся:
– Ишь какой неуклюжий!
Офицерик уже было открыл рот, но его опередил стоящий по другую руку от майора порутчик Нироннен.
– Взять! Фомин! Плетей, немедленно!
Это, наверное, какая-то ошибка. Почему-то взяли не валяющегося в пыли шпиона, а меня. Ага, Ефим лично и взял. Технично так заломал руки за спину. И Ерема ему с другого бока помогал. Хоп – и я даже дернуться никуда не могу. А они, с кем я из одного котла ел, тащат меня к бревну на краю нашей учебной полянки.
Плетью бил тоже Ефим. Добровольцем, небось, вызвался. Крестный, м-мать его…