Я выбираюсь через люк на палубу, мои волосы на штормовом ветру хлещут меня по глазам. Надо мной – сине-черные разводы неба, вокруг – серое бушующее море, еле-еле подсвеченное сигнальными фонарями на углах платформы. Пару секунд я стою, пригнувшись. Генератор теперь не слышен, лишь – вой ветра и грохот разбивающихся волн. Затем я, не разгибаясь, осторожно бегу в столовую и прикрываю за собой дверь. Внутри тише, чем снаружи, но не теплее. Еще пара шагов, и я стою у стола, пытаясь на ощупь найти карандаш, лежащий где-то рядом с коробкой ложек.
И вот он у меня в руках. Но не успеваю я ощутить пальцами его шестигранную форму, как распахивается дверь и мне в лицо бьет свет фонарика. Шок настолько силен, что у меня перехватывает дыхание, и я застываю, разинув рот и вперив взор в этот поток света.
– Ах ты лживая п…, – произносит Антон. – Я не ошибался насчет тебя.
За светом я не вижу его лица, но прекрасно представляю эту ухмылку. Мне отсюда не вырваться. Он стоит между мной и дверью.
– Ты хотела попытаться отправить сообщение, ведь так? Ты увидела, как я пишу карандашом, и решила его сп… ть. А ты знаешь, глупая леcба, что все так и задумывалось? Я специально оставил карандаш, чтобы ты пришла за ним. Тупая ты, б…, баба, право слово.
Я прямо ощущаю волны его ярости. Каким-то невероятным образом я вдруг обретаю ясность в голове и сосредоточенность.
– Жаль, что я не сэкономил всем время и не пришил тебя в Питере. На пару с твоей чокнутой телкой. Ну да ладно, лучше поздно, чем никогда.
Свободной ладонью он хватает меня за руку и рывком толкает к открытой двери. Я сопротивляюсь, изо всех сил пытаясь высвободить руку, и при этом у меня возникает сюрреалистическое ощущение, что в моем теле сейчас кто-то другой. Кто-то сильный и безжалостно боеспособный. Кто-то вроде Оксаны.
Кряхтя от напряжения, я что есть мочи стараюсь вывернуться и внезапно прыгаю вперед, он теряет равновесие и тяжело валится на спину, трескаясь башкой о стальной дверной косяк. Пока он лежит, полуошалело моргая в продольном луче фонарика, я собираю все силы и втыкаю карандаш в его левую ноздрю.
Глаза у Антона вытаращены, пальцы извиваются, а из горла вылетает вибрирующий звук. Он пытается поднять голову, но я крепко держу торчащий конец карандаша и вдавливаю его все дальше и дальше в нос. Пройдя сантиметров десять, карандаш застревает, поэтому мне приходится навалиться всем своим весом, это дает еще пару сантиметров. Я отбираю у Антона фонарик и направляю ему в лицо. Глаза у него закатились, губы дрожат, а из проткнутой ноздри в рот червяком ползет кровь.