Выяснилось, что это крестьяне из Ужурской волости, из-за Чулыма-реки. Третьи сутки по логам да распадкам ищут пропавших коней. То ли кто из паскудников намеренно отогнал косяк, то ли волки.
— В другой раз остерегайтесь, — строго предупредил Дмитрий. — Есть порядок: появились на землях другой волости — будьте добры доложить кому следует и предъявить документы.
— Оно ведь сразу-то не сообразишь, что далеко ехать придется, — оживленно оправдывались те. — А кабы мы знали, так и справки прихватили бы.
Покурили, поговорили о продразверстке, о погоде и разъехались. Вроде бы ничего и не случилось, однако Дмитрий долго думал об этой негаданной встрече. Гражданская война в Сибири кончилась, а села живут по-прежнему в смятении и страхе перед возможными грабежами и убийствами. Вот приняли мужики этих безобидных селян за банду, а ведь и оружие-то у них охотничье — обыкновенные курковые дробовики, да и одежда — сразу видно совсем мужицкая — лишь один из пятерых был в армейской гимнастерке, а подумалось, что это и есть недобитые колчаковцы.
Только к вечеру, когда алое солнце садилось за горы и дорогу сплошь исполосовали косые тени от деревьев и кустов, бойцы вернулись в Озерную. На ближних подступах к станице потянуло парным молоком — впереди только что прогнали дойное стадо. Кони под бойцами, размеренно бряцая удилами, устало пылили, над колонной неотступно плыл едкий запах лошадиного пота, смешанный с запахом истомленных людских тел.
Взвод понемногу втягивался в станичную улицу, а Дмитрий еще у околицы круто повернул дончака к реке, там должны были ловить рыбу для отрядной ухи. Вчера он выявил знатоков этого дела и наказал им, чтобы взяли на вечер у станичников лодки и всю нужную снасть. В роту к Дмитрию попали томские да нарымские парни, промышлявшие рыбалкой с детства. Теперь комбат хотел узнать, богат ли улов.
Но не проехал Дмитрий и десятка шагов, как в удивлении дернул дончака за повод. По речной пойме, вдоль туго затянутой вокруг острова петли Белого Июса, напрямик по прибрежной осоке и синим цветам пикульника наметом скакал всадник. Гнедой конь под ним был сильным и резвым, пожалуй, резвее командирского дончака, хотя оба, как понимал Дмитрий, были одной породы. Распластав по ветру смолье гривы, он шел крупным галопом, и Дмитрию казалось, будто конь и всадник, слившись воедино, не скачут, а чудом плывут по предвечерней, теряющей краски степи.
«Видно казака по посадке», — с восхищением подумал Дмитрий, гадая, кто бы это мог быть. Уж не тревога ли снова! Иначе зачем человеку немилосердно гнать коня?