Сан-Мартино
Можно легко пройти мимо этого неброского храма с неоготическим фасадом 1879 года, сложенным из аккуратного красного кирпича, – в историческом центре Болоньи есть масса зданий и церквей поимпозантнее, в которые еще нужно захотеть просочиться, а тут такой новодел, получивший статус малой базилики всего-то в 1941-м.
Между тем хребет этой многократно перестроенной и переломанной постройки относят к 1227 году. Интересна она парой картин и скульптур, а также остатками фресок, ну, например, Витале да Болонья, после посещения пинакотеки ставшего мне особенно интересным.
Другое дело, что, поскольку долгое время раннее искусство важным статусом не обладало, от росписей Витале остались рожки да ножки. Обычно куски стенописи, обрамляющие квадратные пустоты штукатурки, возникают на месте окон и дверей, проложенных прямо по живописи, имеют живописное расположение – еще со времен любования греческими мраморами мы привыкаем к обязательности лакун и утрат, входящих в обязательные условия получения удовольствия. Поэтому так легко сносим облака пустот, похожих на бельма. Обычно они наползают на крохи изображений, дающих представление об утраченном целом.
Особенность Сан-Мартино в том, что местные фрагменты фресок Витале не слишком красивы. Сохранившиеся вне логики и системы, они, максимально подрезанные со всех сторон, служат фоном для новых архитектурных деталей, наляпанных на них сверху, – могильных плит, вмурованных в расчищенную от изображений стену. Лучше других сохранилась мизансцена с Авраамом, принимающим блаженных в свое лоно в правом верхнем углу одной из капелл, а также изображение святого, вытянутое вдоль одной из колонн.
Много хуже сохранилось некогда монументальное «Рождество» Уччелло в крайней капелле левого нефа. От него осталось два массивных фрагмента вне основного сюжета, все то, что «по краям».
Самый низ и правый угол хлева с мордами лошади и коровы, склонившихся над лежащим младенцем, а также левый верхний угол постройки – ее плоская соломенная крыша, месяц над ней и три маленькие, хрупкие, словно бы танцующие под этой крышей фигурки волхвов, стоящих на куче зерна. Волхвы исполнены гризайлью и оттого напоминают миниатюрные скульптуры. Если бы композиция была цела, то на эти периферийные фигурки мы бы обратили внимание в самую последнюю очередь. Настолько они маргинальны.
Выше желто-песчаной крыши и черного неба – широкая полоса кирпично-красной рамы. Совершенно вспомогательная, она теперь выходит на первый план из-за того, что прочие подробности утрачены, а куски живописи уже картиной не являются, они лишь обозначают место, на котором она когда-то была, напоминая то ли домотканый ковер, сшитый из полос разного цвета, то ли абстрактную композицию в духе срединного Ротко.