Я рассматривал со вниманием Рафаэлеву Марию (которая держит на руках младенца и перед которою стоят на коленях св. Сикстус и Варвара); Корреджиеву «Ночь», о которой столько говорено и написано было и в которой наиболее удивляются смеси света с тьмою… (91–92)
Далее идет описание картины Микеланджело, которой теперь в Дрездене нет. Каждому из великих художников Карамзин посвящает биографическую ссылку, этакий Вазари-дайджест, все имена и фамилии транскрибируя на свой устаревший лад.
Парой верных слов Карамзин отметил особенности работ Корреджо – некоторую нелепость тел, словно бы художник сконцентрировался на своих сильных сторонах – изящных женских головках и эффекте свечения кожи, – а вот обо всем прочем заморачивался уже не особо.
Корреджио, первый ломбардский живописец, почти без всякого руководства достиг до высочайшей степени совершенства в своем искусстве, не выезжав никогда из своего отечества и не видав почти никаких хороших картин, ни антиков. Кисть его становится в пример нежности и приятности. Рисовка не совсем правильна, однако ж искусна; головы прекрасны, а краски несравненны. Нагое тело писал он весьма живо, а лица его говорят. Одним словом, картины его отменно милы даже и для незнатоков; и если бы Корреджио видел все прекрасные творения искусства в Риме и в Венеции, то превзошел бы, может быть, самого Рафаэля… (91)
Карамзин пишет это в самом начале длительного путешествия, предвкушая многие впечатления (хотя в Италию он не заедет, но о Венеции и Риме говорит как о материях само собой разумеющихся), поэтому в описании картины Корреджо сквозит снисходительность.
Карамзин и Вазари
Травелог (и даже любой дневник путешествий) обречен на элемент компиляции, а также повторения общих мест и прописных истин.
Судя по цитатам, Карамзин хорошо изучил труды Вазари – некоторые его формулировки идут следом за предшественником. Вот и я сделал из Вазари массу выписок, но все они вместиться сюда не в состоянии.
Корреджо-де «и был первым, кто в Ломбардии начал делать вещи в новой манере, откуда можно заключить, что если бы талант Антонио, покинув Ломбардию, оказался в Риме, то он создал бы чудеса и доставил бы немало огорчения многим, считавшимся в свое время великими. Отсюда следует, что если его вещи таковы, несмотря на то что он не видел вещей древних и хороших новых, то можно с необходимостью заключить, что, знай он их, он бесконечно улучшил бы свои произведения и, возвышаясь от хорошего к лучшему, достиг бы высочайших ступеней…» (338)
За разгадкой Пармы и ее первого художника действительно следует ехать в Германию, чтобы как следует рассмотреть главную картину Корреджо, которую Вазари описывал в самых превосходных степенях.