Он оглянулся по сторонам, словно желая увидеть того, кто ему ответит.
— О чем ты, Ольгерд? — Ульриху не терпелось перейти от слов к действиям.
— Я спрашиваю, — повысил голос Ольгерд, — что будет потом, когда вы отомстите за пролитую кровь Готфрида, за отрубленную голову Алрика, когда вы изгоните чужаков с нашей земли? Вы думали, что будет дальше?
— Дальше мы будем жить так, как жили наши предки. — Ульрих тоже встал, проявляя недовольство. — Чужаки нарушили договор, и наша месть будет праведна.
— Поверь мне, Ульрих, я прожил долго, но не знаю, бывает ли месть праведна, — Ольгерд стукнул посохом о каменный пол, — а еще я не знаю того, что сделают другие чужестранцы, которые придут, чтобы отомстить за своих собратьев. А они обязательно придут, поверь мне.
— Хватит пугать нас, старик, — окончательно потерял терпение Ульрих, — они нарушили закон, и они ответят.
— Ольгерд прав, мы не знаем, что будет потом, когда придут другие чужаки, — заговорил Готфрид, — их много, и их оружие сильнее нашего, мы не сможем воевать с ними.
Зал загудел. Каждый пытался высказать свое мнение, вскакивая с места и стараясь перекричать соседа. Готфрид безучастно наблюдал за происходящим. Он знал — лучше всего дождаться, когда толпа устанет, тогда ее проще в чем-то убедить. Не участвовавший до этого в спорах первосвященник поднялся со своего места и, спустившись вниз, на середину амфитеатра, встал рядом с креслом конунга. Обычно одетый в серый балахон или такой же серый плащ, сегодня Ладвик был с головы до пят облачен в белые одеяния, а плечи его покрывала накидка из белого песцового меха. Наряд первосвященника дополнял широкий кожаный пояс, с висящим на нем тяжелым мечом, отличительным знаком члена совета. За многие годы Готфрид, да и все остальные, впервые видели Ладвика в подобном одеянии. Первосвященник вскинул вверх руку, призывая к молчанию. Шум в зале постепенно стал затихать.
— Братья мои, — Ладвик говорил торжественно, глядя куда-то в окно над верхними рядами амфитеатра, через которое в зал поступали скудные лучи света, — сегодня великий день, день, когда все мы сможем показать, что достойны памяти наших предков. Гондов во главе с великим Сомхэрлом, отцом нашей веры, и русов, которые вместе с благородным Хольмгером принесли клятву мира, в которой пообещали не только жить в мире и согласии с гондами, но и защищать их до последней капли своей крови. Не настало ли время исполнить эту клятву, конунг?
Ладвик обернулся к Готфриду и выдержал долгую паузу, которую мог бы назвать театральной, если бы знал это слово.