— Не отвлекайтесь, Юрий Иосифович, — попросил я.
— А ты не жадничай с коньяком. — Профессор сунул мне в руку пустой бокал. — Мы с мамой решили ждать. Мы ждали неделю, потом еще одну. Потом наконец вышел приказ.
Я протянул Гартману наполненный до краев бокал. Он одобрительно кивнул.
— Вышел приказ, по которому цены на перелет в Ленинград подняли на два рубля. Подняли, Эдик!
— Не повезло. — Я пытался изобразить сочувствие, хотя мозг отказывался воспринять разницу в два рубля как изменение цены.
— Еще как не повезло, — подтвердил профессор, — только невезение было вовсе даже не в цене. Невезение было в том, что билетов на нужные даты купить уже было невозможно. Все билеты были проданы.
— А на поезд?
— И на поезд, — Гартман икнул, — можно было купить билет на двадцать пятое июля, но на поезде добираться не меньше шести суток, а экзамены начинались с первого августа. Я банально не успевал, — профессор кое-как встал и поставил недопитый бокал на стол, — и я никуда не уехал. А осенью пришла повестка, и я ушел в армию. Вот и все. Так за три пятьдесят я стал солдатом.
— Да уж, сэкономили. — Теперь я действительно сочувствовал Гартману.
Профессор в задумчивости смотрел в небольшое окошко моей комнаты. Все, что он мог там видеть, — это туман, к вечеру плотной пеленой затянувший все вокруг.
— Зато за границей побывал, — круглое бледное лицо Гартмана, видимое в отражении на стекле окна, чем-то напоминало луну.
— В ГДР служили? Так это вам, считай, повезло.
— Если бы, — Гартман оторвался от созерцания окна и обернулся ко мне, — в Монголии, в железнодорожных войсках.
— Там что, бронепоезд был? — Я искренне изумился.
— Угу, броненосец, — скривился профессор. — Обычный стройбат, насыпи для путей делали. Два года с киркой, автомат только на присяге и видел.
— Действительно, не повезло.
— Да, не лучшие годы моей жизни, — согласился Юрий Иосифович. Он покосился на недопитый коньяк, вздохнул и пошел к выходу. Перед тем как закрыть за собой дверь, он обернулся и неожиданно доброжелательно попросил: — Эдуард, постарайтесь все же не раздарить все имущество нашей экспедиции своей пассии.
Я не успел ничего ответить, как дверь захлопнулась, скрыв от меня массивную фигуру профессора.
Во время завтрака я чувствовал на себе многочисленные любопытные взгляды, иногда до моих ушей долетали обрывки фраз, явно посвященных моим отношениям с дочерью конунга и широте русской души. «Oh, those Russians…» — такова была тема утренних пересудов. Наконец с полным желудком и перемытыми до белизны костями я покинул помещение столовой. Гартман, набравший, на мой взгляд, чрезмерное количество десертов, остался за столом.