Лестница – та же. Перила – те же. Даже одна из чугунных стоек под перилами как выскочила из паза, так и стоит скособочившись. И сегодня женщины, по лестнице с сумками своими хозяйственными поднимаясь, задевают ее и домоуправа костерят.
Тремя молодецкими прыжками проскочил первый пролет, тремя – второй. Вот она, квартира № 28 – Катина квартира. Помню – звонок не работает. Стучу. За дверью тихо. Стучу еще раз.
– Кто там? – Катин голос. Чуть с хрипотцой, но Катин.
– Катя, это я. Слышишь – я.
Скрежещет внутренний запор.
В дверной щели – мясистое, синюшное лицо, лицо незнакомой женщины. Да, женщины. Догадываюсь об этом по длинным полуседым волосам, падающим косматыми прядями на замызганные, грязные кружева нижней рубахи. В вырезе – серые плоские груди.
Из двери, изо рта женщины – тошнотворный запах табака и водки.
– Мне бы Катю…
– Каку Катю?..
– Катю Казакову. Ведь это ее квартира…
– Катю Казакову?
– Да-да, Катю Казакову!
– А чё тебе надо? Я и есть Катя Казакова
…В себя я пришел, когда уже Байкал проезжали
…И этот рассказ мне навсегда запомнился, и стихотворение Юлии Друниной:
Не встречайтесь с первою любовью,
Пусть она останется такой —
Острым счастьем, или острой болью,
Или песней, смолкшей над рекой.
Не помню, когда и где прочитал или услышал его – тоже навсегда в память впечаталось.
Почему? Не знаю. Моя первая любовь – моя жена. Естественно, как и все юноши, молодые мужчины, до женитьбы я встречался с девушками – танцевал, ходил вкино. Они нравились мне. Я хотел нравиться им. Но назвать эти мимолетные увлечения любовью, да еще и первой… – Егор пожал плечами…
…А уж говорить о любви девятилетнего-десятилетнего мальчишки к девчонке-сверстнице, да еще в те годы, когда мы, дети, кроме любви к Родине, к вождю и матери ни о какой другой любви ни от учителей, ни от родителей ничего не слышали, вообще и смешно, и кощунственно. Хотя, если честно говорить, и о взрослой любви мы уже тогда кое-что знали. В тайны этой любви нас, малышей, посвящали огольцы постарше – Витьки Кобылкины и их наставники из старших классов. Не очень сдерживались в выражениях и мужики колхозники, которым не уступали в красноречии и некоторые женщины. Какова жизнь – таков и язык. Помнишь, нам в институтах втолковывали: «Бытие определяет сознание». И хотя сейчас модно открещиваться от марксизма, считаю, так и есть: бытие определяет сознание. Треснешь иной раз себя молотком по пальцу – такое словцо вырвется – сам испугаешься. А народ наш не только по пальцам, но и по головам не раз трескали…
И когда я ехал в Новосибирск и проезжал Забайкалье, Читу, и смотрел на проплывающие мимо степи, леса, реки, маленькие серенькие городки и затерянные в бесконечных просторах деревеньки, я вспоминал и свою деревеньку, свой родительский дом, своих друзей-пацанов, свою первую учительницу Надежду Ивановну Смотрину, свою соседку-подружку Олю. Вспоминал тепло и грустно, осознавал: их, прежних, уже давно нет. Нельзя войти в реку, в которую ты входил однажды, дважды. Не знаю, точно ли я назвал пословицу. Но смысл ее таков. И он точен. Но та река, в которую ты вошел первый раз, будет всегда помниться такой – первой. И глядя в вагонное окно, вспоминая далекое детство, я не мог и предположить, что впереди, через несколько дней, меня ждет встреча не только с земляком из Владивостока – однокашником, известным в наших университетских кругах ученым…