— Ну, дядя Прохор!
Но гроза уже миновала, Ваня знал, что дядя Прохор хотя и сердит на вид, но вполне отходчив, и если не открутил уши сразу, то теперь можно его и заболтать, и ничего страшного уже не будет.
— Что там, воины вернулись из града Казанского? — почесав окладистую бороду, спросил Прохор.
— Ой, вернулись, сейчас от Варваринских ворот ехали! Красивые все! Ой, какие! Я бы тоже в служивые пошел! — с воодушевлением начал рассказывать Ваня.
— Куда ты пошел бы, сорванец?! Да я тебе сейчас точно уши откручу, а кто работать будет, если ты служить собрался? А ну иди сюда, иуда!
Но мальчишка понуро повесил голову и принялся набирать в огромный жбан песок.
— Ладно, Вань. Ты мне лучше скажи, что, действительно Казань взяли или народ брешет все? — спросил Прохор.
— Вот те крест, взяли. Точно взяли. Я сам лично в толпе слышал, как обсуждали осаду града Казанского. Теперь точно — Казань наша. Бают, что царь-батюшка Иван Васильевич, многие лета царю, присоединил Казанское княжество к Московскому.
— Многие лета царю. А татары местные чаво?
— А чаво? Кто перебит, кто в полон взят, а кто теперь и в истинно христианскую веру перейдет, — откинул светлый чуб со лба грязной ладошкой мальчишка.
— Да уж. Вот чудо чудное! По такому поводу и в кабак можно сходить чарочку-другую пропустить, — Прохор мечтательно улыбнулся в бороду, уже представляя, как терпкая и крепкая медовуха, которую гнал в соседнем кабаке старый прохиндей Пантелеич, уже плещется в его огромной кружке, а потом и в бездонном брюхе.
Но работы меньше не становится, до кабака еще нужно было доделать фундамент церкви, которую по приказу самого царя-батюшки нужно было воздвигнуть на этом самом месте.
А место-то проклятое, несмотря на близость к Кремлю, на рву происходят дурные дела. И шалят разбойники по ночам, скидывают в ров неугодных и зазевавшихся путников, а недавно рассказывали, что и чертовщина здесь появилась. Надо рвом стелется по утренней зорьке туман странный, а оттуда слышны крики и сатанинский хохот. Потому церковь здесь явно не помешает, может, дьявольские козни успокоит и лихих людей отпугнет?
— Надо свечки Киприану поставить, в день его памяти Казанский град взяли-таки! О-хо-хо, — жалобно застонал старый Никодим.
Он уже разменял пятый десяток, болячки всякие, хвори лихие преследовали рабочего, но лучше его никто не мог церкви строить. За его спиной был колоссальный опыт в Новгороде, откуда он и был родом.
На Троицком надворье, как еще многие теперь говорят, на красивой, Красной, площади, были уже поставлены многие деревянные церкви. Ставились они быстро, споро, в память о победах над лихими татарами.