Я снова смотрю на ветровое стекло и притворяюсь, что любуюсь снегом, но чувствую, что Крис наблюдает за мной.
– Прекрати на меня смотреть. Раздражает.
– Я не могу.
– И что это должно значить?
Крис молчит целую вечность, прежде чем ответить:
– Я не могу перестать думать о тебе и не знаю, что с этим делать.
– О чем ты, черт подери, говоришь, Крис? Я едва ли вижу тебя.
– Знаю. Я пытался держаться подальше. Не хочу потерять тебя, но и не знаю, смогу ли построить с тобой отношения…
– Крис, – прерываю я его, не зная, что хочу сказать. Моя ладонь все еще у него в руках. Прикасаться к нему, быть рядом – кажется невероятно правильным. Я накрываю его руки второй ладонью и сжимаю. Были ли его кисти совершенными? Для других, возможно, нет. Они выглядят немного грубыми и потрескались от зимнего холода, но мне все равно. Он не идеален и совершает ошибки, но я чувствую его сердце и знаю, что он мой. Но не понимаю, в качестве кого, потому что мои чувства к нему сложны. Быть рядом так легко, но одновременно и так сложно. Кажется, я начинаю понимать, почему Крис сбежал от меня в тот вечер.
Но я все равно хочу быть с ним, неважно, каким образом. Я не хочу его бросать.
– Не избегай меня, – наконец, говорю я спокойно. – Не надо. Мы не обязаны начинать встречаться. Не должны определяться с нашими отношениями. Не должны допускать повторения тех случаев на кровати и у двери. Мы просто можем быть собой. Как сейчас, – говорю я, снова сжимая его руку.
Крис наклоняется через стекло и прижимается ко мне щекой, обнимая за шею. Мне столько всего хочется сказать или сделать, но я молчу и не двигаюсь, зная без тени сомнения, что он чувствует то же самое.
Глава 12
В поисках утешения
Я разглядываю фантастически уродливую неоновую картину с Иисусом, которая стоит на комоде Эстель, и пытаюсь представить, каково это – верить, что Бог наблюдает за мной, защищает меня. Просто нереально поверить, что все происходит по какой-то причине. Когда-то я верила и ходила с семьей в церковь, но теперь не знаю, во что верить и как. Думаю, любой переживший трагедию, подобную моей, тоже удивляется: как Бог может существовать и допускать такие ужасные вещи? Нет никакой причины в смерти моих родителей, и точка. Трагедия моментально заставляет тебя раскрыть глаза на реальность, и теперь, когда я знаю, что Бога нет, я не могу вернуться к вере.
Может быть, поэтому мне так неловко рядом с нелепой иконой Эстель. Она напоминает мне, что я потеряла и что у нее до сих пор есть. Учитывая, что Эстель проводит в нашей комнате значительно меньше времени, чем я, кажется несправедливым, и я страдаю из-за этого идиотского мусора под названием «картина». Эстель описывает ее как нечто вроде фанфика. «Это дань уважения его персонажу, – сказала она однажды, – необычная игра с идеологией».