Совсем тонкий, едва слышный голос твердил: «Я — Шуалейда. Я — дочь и сестра, я помню… Я — Шуалейда Суардис».
Она почти отмахнулась от этого глупого голосочка, пьяная от собственной мощи и от запаха новых вкусных муравьишек — целая толпа их спряталась в камнях. Как будто жалкие камни могут защитить от нее, от Грозы!..
— Я — Гроза, я — Шуалейда Суардис!.. — проревела она, готовясь обрушиться на кучку камней… и вдруг остановилась, сама не понимая толком, почему дальше — нельзя. Почему ей нужно оставить этих людишек в живых. Зачем они сдались ей?..
Может быть, посмотреть на них ближе? Интересно же, чем они отличаются от тех, которые так сладко боялись и умирали!..
— Шуалейда! Остановись, прошу тебя! Стой! Шу! — пробился сквозь свист ветра и грохот камней чей-то голос.
«Он знает мое имя?» — удивилась она… и внезапно вспомнила себя. Увидела собственное тело, сломанной куклой свисающее с рук сумасшедшего человека, не испугавшегося грозы. Он прижимал ее к себе, укутанную в плащ, и хрипло, сорванным голосом звал, глядя в глаза урагану:
— Шуалейда!
О Светлая… Медный, это же Медный! И его люди! Мои люди, я же хотела их спасти!.. И сейчас убью!..
Остановиться, отделиться от урагана, развернуть его обратно в долину Олой-Клыз было не просто трудно, а невозможно! Невозможно больно и досадно, и голодно, и пусто… Пронизанное молниями облачное тело не слушалось, дрожало и ломалось, и голодное нечто внутри нее плакало и стонало, требуя еще боли и страха, еще, хоть капельку!
— Нет! Я — не темная, я не буду темной, — с кровью выдираясь из объятий урагана, шептала она и падала, падала…
С оглушительным звоном лопнула ее воля, распуская свитки ветров и освобождая небесные озера. Для Шуалейды наступила тьма. Без звуков, без образов, без памяти — блаженная тьма забытья.
Над ущельем взвыл последний раз ураган, взметнулся мутной волной, поднял на гребне сломанные кусты и тела — и отступил, унося в долину обломанные зубцы крепостной стены. И вдруг опал. Разом стих ветер, побледнели клубы туч. Над ущельем повисла звонкая тишина. Сквозь прорехи облаков проглянуло солнце.
Люди опускали оружие, вертели головами, не в силах поверить, что живы, что смерть слизнула лишь врагов — несметную орду врагов! — и пощадила жалкую сотню защитников крепости.
А на руках у мокрого насквозь, исхлестанного ветром Медного генерала вздохнула бледная до синевы девушка, открыла полные бездонной тьмы глаза и шепнула:
— Я хочу домой, — и заплакала.