Толстяк говорил еще что-то ободряющее, но Шу не слушала его, не ела благоухающую чабрецом и чесноком баранину — в сумбуре грозы за окнами ей померещилось что-то чужое, страшное. Что-то — или кто-то?! Внезапный, иррациональный ужас придал ей сил: ровно столько, чтобы стать невидимой, неслышимой и всеми забытой. И толстяком тоже — он замолк на полуслове, подозрительно вгляделся в «пустой» темный угол, пробормотал что-то о вреде пьянства и, почесывая бороду, вернулся за общий стол. А Шу порадовалась, что тарелка с бараниной тоже попала в область чар: ужас ужасом, но она трое суток толком не ела!
Через минуту, когда от баранины осталась кость, а от огурца — огрызок, Шу поняла, что ничего ей не померещилось. Там, на дороге, был хищник страшнее всех шаманов, вместе взятых. Его огненно-лиловая аура давила мощью, обжигала, манила и отталкивала, заставляла замирать от страха пополам с восторгом. И Шу догадывалась, кого принесли гоблины: темный шер Бастерхази так спешил исполнить свой долг, что пожаловал не завтра, а сегодня. Проклятье. Только бы ему не пришло в голову зайти в таверну! Но с ее удачей — вряд ли.
Облизав пальцы, Шу вытерла их о подкладку куртки, тщательно утерла ею же лицо — морщась от отвращения к собственным манерам, но встретить темного шера с грязными руками и лоснящимися от жира щеками? Проще умереть!
Тарелку из-под баранины она сунула под стол, увесистую кружку придвинула поближе, с тоской вспомнив оставленную дома шпагу и дивясь собственной дури: оружие против темного мага. Но, ширхаб дери, какая разница?! Если ее найдут, она будет выглядеть полоумной что с кружкой, что без кружки.
А вдруг не найдут? Если хватило сил остановить зургов, может быть, хватит и спрятаться от магистра? Она же совсем маленькая и незаметная, ее же совсем не видно, она же — мышь, серая мышь…
Чтобы заглушить страх, Шу отпила вина. Неполные две кружки, всего-то! Что для истинного шера две кружки?! Они не мешают слушать и прятаться. Подумаешь, чуток пьяная мышь.
Шу хихикнула, зажала рот ладонью и снова прислушалась. Показалось, она различает не только пылающую тьму, разрезающую дождь подобно древнему фламбергу, но и свет — жемчуг, лазурь и фиалки, манящие прохладной негой. Наверное, это и есть целитель, о котором говорил Фрай.
Тьма и свет вместе, прямо как Двуединые, посмотреть бы на них поближе…
Грохот молнии ударил по ушам, эфирные потоки взбесились, закружили десятками шаровых молний и устремились к ней. Касание, взрыв, искры — щекотно! Нестерпимо захотелось самой взлететь вместе со стихией — под облака, нестись грозой над горами, до самого моря!