Розовое бабье лицо тут же вынырнуло из памяти, Белка прижала ладонь ко лбу, словно вручную пыталась остановить кошмар. Ей показалось, что ее сейчас вырвет, она схватила ртом воздух, судорожно подалась вперед, издав смешной утиный звук.
— Воды? — Глория повернулась к жестяному баку.
Белка замычала, замотала головой. Она лежала на железной койке, прикрученной болтами к полу, другие три койки — пустые, были накрыты серыми солдатскими одеялами. Глория сунула ей в руку пластмассовую чашку с водой, Белка жадно стала глотать, вода пролилась на робу.
— Извините… — пробормотала она. — Я тут…
Глория выбила чашку из ее рук, навалилась на грудь, локтем придавила к койке. Белка от испуга перестала дышать.
— Слушай внимательно, — прошипела Глория, пялясь страшными глазами. — Повторять не буду. В «Медовом раю» всего два варианта. Вариант первый: ты будешь извиняться и просить прощения, как школьница, и тогда о твою тощую задницу все начнут вытирать ноги. Все — и зэки, и охрана. И тогда твой шанс выйти отсюда равен нулю. Тебя или зарежут, или ты сама удавишься…
Глория зло сплюнула на пол.
— Вариант второй: ты соберешь всю свою волю. Если нет воли — злость. Не злость, так страх. Что угодно, но ты должна найти в себе силы. Найти силы остаться человеком. Это не красивые слова из книжки. Здесь тюрьма — второй попытки никто не даст. Облажалась — и все. Тебя просто раздавят.
Она запнулась, повторила, но уже тише:
— Просто раздавят…
Потом спросила, чуть смущенно:
— Тебе лет-то сколько?
— Восемнадцать…
— Восемнадцать… — Глория неловко провела пальцами по Белкиной щеке. — Прости меня. Я дрянь, мерзкая тварь…
— Зачем вы…
— Я знаю, что говорю. Я отсидела полсрока, но я не выйду отсюда… Я это знаю. То, что я сделала… — Она поперхнулась, сморщилась и закрыла глаза ладонью.
Снаружи завыла сирена — низкий, унылый звук, словно кто-то протрубил в рог. Лампа под потолком заморгала, погасла, потом зажглась снова вполнакала. Камера стала сумрачной и желтой.
Глория подняла голову, на щеке блестела мокрая полоска. Тыльной стороной ладони она вытерла щеку и завороженно уставилась на лампу.
— Что это? — отчего-то шепотом спросила Белка.
Лампа пульсировала, противно зудела, как муха между рам.
— Рыжая Гертруда. — Глория тоже ответила шепотом, быстро перекрестилась. — Сейчас начнется…
— Что? Что начнется?
По коридору затопали башмаки, загремели железные засовы, кто-то настежь распахнул их дверь и заорал:
— Живо! На плац! Все на плац!