В конце бульвара опять были квас и мороженое, и опять пришлось переходить улицу. Мальчик не мог запомнить ее название. Он и Петра Лаврова плохо помнил — Петра знал, а дальше кое-как. А здесь казалось, что раз сад — Таврический, то и улица должна быть Таврическая, а была какая-то другая. Они перешли через нее, между двух бело-желтых столбиков с распахнутыми воротами пошли по дорожке среди кустиков к крутому скверу с яркой клумбой и темной статуей Ленина посредине. Здесь не играли, надо было идти дальше. Налево ушла дорожка в горку к закрытому павильону и к речке, вдоль которой были интересные клетки с кроликами, курицами и пони. Навстречу шла старушка с красной повязкой. Мальчик решил развлечься и так, чтобы видела няня, плюнул на дорожку.
— Ты чего это расплевался? Смотри, вон сейчас сторож свистнет в свисток, милиционер придет: «Кто здесь плюется?!» —да и заберет тебя.
Няня зевнула, мальчик был доволен, тут старушка погрозила коричневым, согнутым вбок пальцем и вправду тихонько свистнула. Мальчик испугался так, что застыл на месте, не решаясь ни бежать, ни плакать, ни упасть и притвориться больным. Няня тоже испугалась. Она быстро подошла к нему, взяла за руку и повела дальше в сад от старушки. Через несколько шагов она сильно дернула его за руку, сказала:
— Ну чего?! В милицию захотел? Я тебе поплююсь, гад. Ты чего делаешь, а?!
И опять дернула. Мальчик перебирал ногами, в глазах были слезы, несколько капель даже стекли по щекам, но плакать он боялся. Наконец пришли на площадку. Няня вытряхнула в песочницу формочки резким и отрывистым движением рук, она всегда двигалась так, когда сердилась, пошла к скамейке из зеленых брусочков, села, достала из авоськи вязание и перестала смотреть на мальчика.
Он полепил куличики, получалось хорошо, еще прошлым летом он научился, что надо похлопать лопаткой по формочке, чтобы она хорошо снялась и куличик вышел ровный. Потом слепил большой кулич из ведра, краешек осыпался. Попробовал другой раз, похлопал как следует, изо всех сил — другой край осыпался. Лепить куличики надоело, он постукал ведром, лопаткой и формочкой по краю песочницы, чтобы песок отлип, отнес их няне. Она все молчала и сердилась.
Потом сколько-то времени заняли качели — маленькие пузатые конструкции из трубок, на которых можно было качаться вдвоем, но можно и одному, если сильно толкаться ногами. Он побегал по маленькому деревянному барабану, на большой было не забраться, попробовал залезть по наклонной плоскости из досок, держась за один из спущенных сверху канатов, — ничего не вышло. Вспомнил, что зимой доски поливают водой, и тогда вообще не залезть, еще вспомнил, как зимой на площадке ставят большую голову Ильи Муромца, по наклонной бороде которого можно скатываться на деревянных санках. Посмотрел на деревянную эстраду с круглой крышей. Ничего там не было, а когда что-нибудь показывали, всегда бывало скучно. Вдруг он увидел, что рядом с той скамейкой, на которой сидела его няня и еще две чужие няни, была еще одна, пустая, потому что она стояла в луже и никто не хотел подходить по воде и садиться. Мальчик пошел туда, сел на корточки, стал смотреть. Рядом с лужей лежал прутик, он взял его, поковырял в воде, поднялась муть, быстро осела. Стало скучно, захотелось домой. Он бросил прутик, подошел к няне, сказал: