Я сбиваю тебе зубы зубом,
И сбиваю тебе челюсти челюстью,
Я сбиваю тебе язык языком,
А пасть сбиваю тебе ртом,
Я заставляю тебя замереть, змея!
Заклинание было очень сильным, хотя, наверное, бессмысленным с точки зрения змей: они восприняли сообщение, но не увидели того, кто мог им приказывать, да и не могли увидеть, последний Великий Змей умер очень давно, Балих знал об этом, а змеи нет, не знали они и о течении времени, о рождениях и смертях, не осознавая себя и не умея учиться.
Несколько мгновений у него было, он тут же схватил одну за другой двух чёрных жирных гадюк и бросил их в сосуд. Резко скомандовал:
— Тяни, — и тут же, ободрав живот о камушки, оказался снаружи. Воин был неловок, но очень силён.
Встал на ноги, заткнул сосуд и с удовольствием послушал разъярённые вопли из ямы. Без движений речь была неполной, но суть Балих знал и так:
— Убить! Обман! Убить! Убить! Где?! Убить! Где?! Убить! Убить!!!
Змеи пытались выпрыгнуть из ямы, но глубина не позволяла, да и мохнатый варвар в первый раз смекнул что-то сам и быстро накрыл яму крышкой.
Балих погасил фонарь, обратный путь не занял много времени. Он поставил сосуд, плеснув в него через пробку воды, поколебался немного и пошёл спать к себе. Воин расстелил шкуру на земле, улёгся, укрылся этой же шкурой и уснул, держа дубину в правой руке.
Утро, как и следовало ожидать, началось и продолжилось неприятностями, перешедшими в безысходное отупение. Царица долго спала, потом долго завтракала, занималась собой, не призывая Балиха. Он поел, слонялся по жаре, подливал воду змеям, пытался читать, купаться, глядел на воина. Тот проснулся тоже поздно, валялся, голый и волосатый, на шкуре, старухи вынесли ему хлеба, горшок с мясом, большой кувшин с вином. Он перетащил всё в тень ближайшей сосны, съел, выпил, снова уснул и не просыпался целый день, ещё раз доказав свою принадлежность скорее к миру животных, чем людей, ведь львы тоже едят, спят, а больше ничего не делают.
День прошёл в тоске и ожидании, вечер принёс новые мучения. Львы не только спят и едят; когда солнце на своём пути приблизилось к западной границе мира, воин был призван в дом царицы. Он пробыл там недолго, но, когда они вышли вдвоём и встали в дверях, Балих через окно своей комнаты увидел на телах и лицах такие явные знаки удовлетворенного желания, что не смог заставить себя хотя бы сомневаться. Он ничего не мог и не хотел делать. Стоял и смотрел, как царица в своём удивительном чёрном платье нагнулась, вытряхнула змей на землю, схватила их у самых ядовитых голов, оравших неслышные Балиху яростные проклятия, он изумился быстроте её реакции и скорости рук, как они, не оглянувшись и не вспомнив о нём, ушли в рощу. Он лёг на кровать, понял, что всё пропало, что очищения не будет, возврата домой не будет, не будет возлюбленной Пасифаи, а, значит, не будет и самой жизни. Он лежал на спине с закрытыми глазами в тоске отчаяния, лежал до поздних сумерек, тут неожиданно услышал ясный и чистый голос старухи: