— Иди! Царица зовёт!
Он покорно встал, пошёл в помятой чёрной одежде, в которой лежал то на кровати, то на земле весь этот злобный день, пошёл, надеясь неизвестно на что, надеясь, но понимая, что тщетно, на какие-то оправдания, объяснения и просьбы, на признание вины, ну хоть на что-нибудь, но встретил холодный требовательный вопрос:
— Ты почему не пошёл с нами в рощу?
Царица сняла платье, на ней был лишь короткий чёрный передник, она была удивительно красива, склонившись над столом, замерев на короткое мгновение, навечно отпечатав в глазах Балиха тонкие линии прохладного рисунка её тела и наливая вино в две чаши, одну из которых взяла себе, другую подала Балиху, он был благодарен ей за эту заботу и за то, что варвара она не призвала, и он сидел снаружи, занятый ловлей блох или другим похожим делом.
Она села в кресло, устланное мягкими покровами, он уже еле видел её в наступавшей тьме, и повторила вопрос:
— Почему ты не отвечаешь? Почему не захотел пойти?
— Ты не звала меня.
— А ты не знал, что нужен? Воин бесстрашен, он ничего не боится, но не знает, как заговаривать мелких богов, а я одна не могу, их там сейчас очень много. Из-за тебя мы зря сходили, теперь придётся идти ещё раз.
— Зачем тебе вообще этот варвар? Для чего ты призвала его, для чего ты взяла его в рощу?
Было темно, и отсутствие света разомкнуло его уста.
— Я призываю, кого хочу, уж не дала ли я тебе обета верности? А воин нужен мне, потому что он верен, смел и силён. На тебя надежда плохая: ты не пришёл на помощь, когда на меня напал фавн, старухи видели, как ты в страхе бежал из рощи, воин рассказал о твоём трусливом поведении у змеиной ямы перед храмом Асклепия.
Мозг привычно перевёл речь в письмена, сопоставил критскую скоропись с шумерской, снова перевёл в звуки, получилось — Асаллухи. Что он мог сказать этой безумной женщине? Что он испугался не глупых чудес местной священной рощи, а своего могущества? Что змей добыл он, а воин, как видно, оболгал его? Что именно его, Балиха, почитают здесь как бога и даже воздвигли ему храм? Она восприняла бы всё это как глупое хвастовство, она знала одно — свою волю, свои желания, своё достоинство и свою похоть. Балих вздохнул от бессилия и сказал:
— Прости, богоравная царица, мои проступки. Я пойду с тобой и поражу врагов своею силой, сделаю всё, что скажешь, но молю тебя: проси Богиню об очищении для меня, и потом уезжай со мной отсюда.
— Ты просишь, чтобы я ехала в твой город, воин зовёт в свою пустыню, муж молит богов об очищении для меня и не мыслит о разлуке; не слишком ли много для одной женщины?