. Даже если отмахнуться от факта, что наша «продвинутая» культура безопасности привела к Чернобылю, Фукусиме и неуправляемому глобальному потеплению, Пинкер в своей аргументации попадает пальцем в небо. Культура безопасности заключается в людях, указывающих на возможные системные отказы и ищущих пути их предотвращения. (В случае ИИ стандартная модель —
обязательно ведет к системному отказу.) Утверждение, будто нелепо привлекать внимание к отказам, поскольку культура безопасности в любом случае их отследит, равнозначно заявлению, что никому из свидетелей наезда на пешехода не следует вызывать скорую помощь, поскольку кто-нибудь так или иначе вызовет скорую помощь все равно.
Пытаясь представить риски публике и политикам, исследователи ИИ находятся в проигрышном положении по сравнению с ядерными физиками. Физикам не нужно писать книги, объясняющие общественности, что, если собрать критическую массу высокообогащенного урана, это может быть рискованно, поскольку последствия уже были продемонстрированы в Хиросиме и Нагасаки. Не потребовалось особых усилий, чтобы убедить власти и фонды в важности соблюдения безопасности при развитии ядерной энергетики.
В «Эдгине» Батлера сосредоточение на «проблеме гориллы» приводит к незрелому и ложному противостоянию сторонников и противников машин. Сторонники считают опасность господства машин минимальной или несуществующей, противники убеждены, что она непреодолима, пока все машины не уничтожены. Спор принимает фракционный характер, и никто не пытается решить фундаментальную проблему сохранения контроля человека над машинами.
В разной степени обсуждение всех важнейших технологических вопросов XX в. — ядерной энергии, генетически модифицированных организмов и ископаемого топлива — страдает фракционизмом. По каждому вопросу имеется две стороны, за и против. Динамика и результаты во всех случаях разные, но симптомы нашизма одинаковы: взаимное недоверие и очернение, иррациональная аргументация и отказ принимать любой (разумный) довод, который может свидетельствовать в пользу другой фракции. На протехнологической стороне наблюдаем отрицание и сокрытие рисков в сочетании с обвинениями в луддизме, на антитехнологической — убежденность, что риски непреодолимы, а проблема неразрешима. На представителя протехнологической фракции, слишком честно высказывающегося о проблеме, смотрят как на предателя, что особенно прискорбно, поскольку эта фракция включает большинство людей, способных решить эту проблему. Член антитехнологической фракции, обсуждающий возможное уменьшение рисков, — тоже «изменник», поскольку зло видится в технологии как таковой, а не в ее возможных эффектах. Таким образом, лишь крайние маргиналы — у которых меньше всего шансов быть услышанными по обе стороны баррикад — могут высказываться от имени каждой фракции.