У него была не самая высокая, но важная должность на местном сталелитейном предприятии, и он не мог просто бросить работу, пока у семьи нет других доходов. В Лос-Анджелесе не предлагали привычную для отца работу, и они постоянно ссорились из-за того, что он не найдет место в Калифорнии.
Один раз мама снялась в рекламе средства для мытья посуды «Доун». Она сделала копию чека и повесила ее в рамочке на кухне. Стоило отцу заговорить про бюджет, пожаловаться на наши финансовые проблемы, надев очки и взяв большой калькулятор в руки, как мама щелкала искусственными ногтями по рамке и настаивала, что она тоже вносит свою долю.
Хотя мне одежду покупали в секонд-хенде, потому как мама считала, что я все равно запачкаю новую одежду в школе, сама она приходила домой с новыми сумочками, драгоценностями и яркой винтажной одеждой, которая выглядела очень дорого. Я никогда не спрашивала, откуда все это, и не просила купить мне новые вещи или хотя бы игрушку. Иногда в ее отсутствие я наряжалась в ее платья и красилась, изображая из себя актрису. Я разрисовывала лицо и прыскала на ключицы духи, как тысячу раз делала она.
Если она спрашивала, куда подевалось то или это, отец придумывал какое-нибудь жалкое оправдание, что он убрал в другое место или постирал, или косметика закатилась под кровать. Он знал, чем я занимаюсь, слышал, как я пою и танцую в их спальне, в любимой одежде матери и с ее косметикой, но никогда не запрещал.
По выходным я играла с другими соседскими детьми, хотя у меня не было настоящего друга. Казалось, мы живем в Индиане временно, ведь маме всегда хотелось жить в другом месте, и потому я не слишком привязывалась к другим детям. Ходила в школу, делала уроки и играла.
Но не вкладывала душу ни во что, и друзья это чувствовали. Меня никогда не приглашали на детские праздники или в гости с ночевкой. Все приходили в школу после очередного дня рождения, радостные и полные впечатлений, а я просто доставала свой обед из бумажного пакета и делала вид, что мне все равно. Не сказать чтобы я была изгоем, просто обо мне вечно забывали. Я была никем. Недоразумением.
Только моя мать была душой нашей семьи, больше ни для кого не было места. Мне так хотелось братика или сестренку, хоть кого-нибудь, с кем я могла бы играть и о ком заботиться. Но я и не заикалась об этом при матери, она питала к детям отвращение, как некоторые люди к паукам. По сравнению с ее чувствами, мыслями и действиями я была вторична. Я привыкла не высовываться и ходить на цыпочках. Просила немного, а ожидала еще меньше.