Взрыв сделает свое дело, и воды озера устремятся в туннель, мощнейшим фонтаном вырвутся наружу и, промывая извилистые русла, растекутся по безлюдной долине. За трое суток уровень озера понизится почти до безопасного уровня, и, когда перестанет существовать невидимая дамба, в сторону поселка выльется поток небольшой силы, не причинив серьезных неприятностей.
В дальнейшем даже в сезоны муссонных ливней вода не поднимется до опасной черты. Об исчезновении прораба посудачат и забудут. Тряпки, служившие прорабу одеждой, отбросят ногой в сторону, а мертвых сервов, естественно, никто не заметит. И дряхлый староста время от времени будет вздевать кверху трясущийся короткий палец и, шамкая, напоминать:
– Ну? Что я вам говорил! А эти… – Он прибавит непристойность по адресу вымогателей из администрации, и его авторитет взлетит до заоблачных высей.
Так оно и будет – вплоть до события, которого не увидит прораб и которое лучше бы не видеть. В одно далеко не прекрасное утро мощный подземный толчок обрушит западный вал озера-кратера, выплеснет озеро на поселок и начисто смоет его. Но это случится еще только через пять лет.
2020 г.
К. А. Терина
Лайошевы пчелы
Случилось это в Ванахейме, в горном селе Медвен. Не то чтобы давно, но и не вчера. Еще до обеих Меренских войн, если хочешь точнее.
Один шептун (звали его, допустим, Лайош, хотя для истории это не важно) не любил людей. Не было в нем и ненависти, в какой подозревает всех шептунов обыватель. Вреда Лайош никому не желал. Но и родства с человеческими особями не чувствовал. Пацаном не участвовал в детских забавах, всем развлечениям предпочитал одиночество – сбегал в горы при первой возможности. Отец поначалу ходил следом, но быстро понял, что возвращать Лайоша домой – дело бессмысленное и вредное. В горах ему лучше. Мать тоже смирилась.
Говорят, дикая лозинка, что так любит схватить за ногу беспечного путника, никогда не трогала Лайоша. И еловые ветви не хлестали его, если только сам он того не хотел. Птицы замолкали на его пути или начинали петь – по одному его жесту. А горные кошки приходили греть его, если ночь была холодна.
Сыном, впрочем, Лайош был почтительным. Пока родители были живы, исправно появлялся в Медвене – угрюмый заросший детина, но притом незлой.
Мать усаживала Лайоша на крыльцо и подолгу вычесывала из его волос сорную траву, ветки, засохшие цветы и во множестве – мертвых пчел. Живые пчелы тоже вечно вились вокруг Лайоша. Он их не гнал, да и родители со временем привыкли.
Один за другим родители Лайоша сошли в могилу. Он схоронил их и в селе стал появляться куда реже. Дом забросил, за могилами не смотрел. Односельчане поначалу осуждали его – но исключительно за глаза: своим грозным видом Лайош внушал уважение и трепет. С тех пор, как умерла мать, некому было следить за его бородой и гривой, так что вскоре стал Лайош похож на древесного великана (роста в нем было почти четыре альна). Разве что птицы не вили гнезд на его голове – и то не поручусь. А пчел с каждым днем становилось все больше. И пчелы эти были куда страшнее самого Лайоша. Всегда начеку. Махнешь неосторожно рукой, и тотчас они рядом: куда смотришь, что задумал? Но не было случая, чтобы обидели кого без причины.