Говорила она медово-ледяным голосом, на это нужен особый талант. И пока говорила, два рейсовых планетолета скончались от огорчения, так и не успев выйти на орбиту.
– Запи-исываться? Вот, допустим, я на нем, – она махнула рукой в сторону Браннера, – и моя прекрасная попка элегантно колышется в такт нашим движениям, словно ягодка, венчающая тортик, когда его подают к столу… А вы – записывать! Фу. Это же неповторимо совершенный эпизод нашей быстротекущей жизни… Какая профанация!
– Прошу вас, вы можете пройти на пассажирскую палубу, – подвел итог Лещов.
И только тут Аглая Львовна начала одеваться. Медленно-медленно. Как та ленивая девочка, которая, натягивая колготки, задремывает раза два-три.
«Ну, погодите!»
* * *
– Мы что-то упускаем. И что еще хуже, мы бездействуем. Третьи сутки полета, а у нас никаких зацепок.
Хельги говорила с темным лицом, и, взирая на нее, все луны Солнечной системы пригашивали свой отраженный свет.
– Верно, что мы какую-то деталь не видим. Они ведут себя…
– Нагло.
– Дерзко!
– Прямо скажем, бу́ро. Притом нарочито буро. Словом, уверены, что водят нас за нос и им за это ничего не будет. С первой встречи! Но мы не бездействуем.
Ожившая Брунгильда бросила на него взор, полный страдания и надежды.
«Уж не Зигфрид ли ты?»
Э-э… то есть: «Уж не проводишь ли ты какие-то разыскные мероприятия без меня?»
– Просто все это время группа внешней поддержки по моему приказу проверяла планетолет на «трюк Дерча».
– И?
«А хороша! Даже не переспрашивает, о чем это я. Хотя не столь уж много народу знает, что семь лет назад Максим Дерч с командой отъявленных головорезов, севших на борт под видом добропорядочных подданных, угнал с рейсовика спасательный бот и публично объявил, что отныне станет пиратом космических океанов. Никому не нужный бот потом нашли на Луне со всеми дурацкими головорезами в разрезанном состоянии. Дерчу просто нужно было изъять из бота ма-аленький груз, заложенный туда сообщником еще в космопорте, во время предвылетной подготовки. Как потом выяснилось, всего-то шестьсот пятьдесят граммов товара, но такого, что Дерчу хватило бы до конца жизни… Если бы, конечно, его не взяли на Европе пять недель спустя».
– И сегодня я получил доклад: ничего!
Хельги разочарованно покачала головой.
– За державу обидно. Злодеи смеются над нами.
Он даже отвечать не стал. По лицу его промаршировало восемьсот восемьдесят восемь мегатонн огорчения и одна мегатонна уныния. Больше нельзя, уныние – грех.
– Правда, я тоже… не совсем… сидела сложа руки…
– У нас что-то есть?!
Был бы у него хвост, так вздыбился бы в этот момент непременно.