В комнату Санька вернулся летя на крыльях. Мерзкое свербящее чувство нависшей опасности отступило, разбилось о железобетонное пацанское «фигня!». Санька с удовольствием дочитал главу, в которой Квотермейн сражался с огромной древней гориллой, и безбоязненно выключил свет, когда скомандовали отбой.
Спал он тревожно. Сквозь сон чудилось, что под толстыми досками пола ползает, ворочая пласты переплетенной корнями земли, чуждое, враждебное, и шумно фыркает, выискивая нужный запах. Санька и сам беспокойно закапывался в мокрую от пота подушку, мял влажные простыни, тщетно пытаясь спрятаться от кошмара.
Он пробудился на рассвете, разбитый, невыспавшийся. Ежась от утренней свежести, сбегал до сортира. Заспанные глаза удивленно отметили, что газоны возле корпуса изуродованы широкими черными бороздами. По возвращении Санька вновь провалился в сон и безмятежно спал до самой побудки, а проснувшись, думать забыл о вчерашнем.
После обеда, когда солнце немного выдохлось, отряд повели купаться. Путь на пляж проходил через тот самый перекресток, и Санька невольно заозирался, выискивая цыганенка. Идущий рядом Михей ткнул его локтем в бок, молча указывая вперед. На противоположной стороне посреди тротуара щерился обломками асфальта глубокий провал. Не провал даже – нора. Лаз.
Сразу вспомнилось прохладное росистое утро и перепаханные газоны. Упрямо вышагивая вместе с колонной, Санька сжал кулаки, стараясь не задрожать. Он не видел отсюда, но знал точно: лаз не имеет дна, и тот, кто прорыл его, сидит глубоко-глубоко внизу, в пронизанном червями и корнями гроте. Незрячие глаза его прикрыты заросшими веками, нос подрагивает, а широкие черные когти скребут землю от нетерпения.
Вернувшись с моря, Санька пропустил ужин. Не пошел и на вечернюю дискотеку. Вооружившись лопатой и трехлитровой банкой, он копал червей в компостной куче, на заднем дворе столовой. Санька втыкал штык в компост, выворачивал пласт и лихорадочно выбирал оттуда извивающиеся кольчатые тела мерзкого красноватого цвета. Раз за разом. Раз за разом. Пока не стемнело. Когда перестал различать собственные руки, сходил в корпус, за фонарем, и продолжил.
В десять вечера горнист гнусаво протрубил отбой, заставив Саньку отложить лопату. Сработал рефлекс – не хотелось стоять в одних трусах в позорном углу коридора. Черные от грязи пальцы неловко подцепили червя, автоматически сунули в банку и утонули в скользкой шевелящейся массе. Удивленный Санька посветил слабеющим лучом фонаря. Червивый клубок бурлил под самым горлышком, жирный, розоватый, перетекал внутри самого себя. Некоторые особо предприимчивые особи уже устроили побег, вяло извиваясь в пыли перед банкой. Борясь с тошнотой, Санька наскоро засунул их обратно и плотно прижал крышкой. Обнял банку как родную и, пригибаясь, поспешил в комнату – надо было сменить батарейки.