Яшка Ржавский полуграмотный конторщик с Харьковского писчебумажного склада князя Паскевича, все-таки умнее был — ежели и высказывал «недовольство существующим строем», то по делу: «в начале августа 1916 года на фронте я очутился в 137 Нежинском полку в качестве рядового. Условия службы были наприскверные, ибо полк (был) переполнен реакционным офицерством, как генерал Дроздовский и другие, и в полку царила ужасная национальная ненависть и нередко приходилось выслушивать проповеди попов и других лиц в патриотической форме о том, что евреи продают Росию»(1). Это — правда.
А у знаменитого генерала Михаила Гордеевича Дроздовского, погибшего потом на гражданской войне, своя правда. Смотрел он на горлопанящего полкового комитетчика Ржавского, призывающего солдат бросить окопы, трусливо бежать с фронта и, верно, думал: «Как счастливы те люди, которые не знают патриотизма, которые никогда не знали ни национальной гордости, ни национальной чести… прежде всего я люблю свою Родину и хотел бы ее величия. Ее унижение — унижение для меня, над этими чувствами я не властен…»
Вот две правды: какая из них правдивей? Тут есть о чем поразмыслить: поповская проповедь, к примеру — достаточный ли повод всю Россию кровью умыть?
Как ведь было: приезжал комиссар Марголин в тамбовскую деревеньку, выстраивал перепуганных хлебарей и орал, потрясая наганом: «Я вам, мерзавцам, принес смерть!» Выгребали продар-мейцы зерно подчистую, а за прятку пороли зверски — до убиения. Никак не уразумевали темные людишки, что не просто так, а во имя всеобщего счастья и свободы хлеб у них отбирают, в гроб их загоняют, детишек по миру пускают. На 1921 год разверстку наверху тамбовцам так расцифирили, что в округе и амбарные мыши должны были с голоду передохнуть. Ну и вспыхнул в дремучих кирсановских лесах мятеж: его возглавил бывший начальник уездной милиции — легендарный атаман Александр Антонов.
Москва не на шутку струхнула: послала в Тамбов пламенного революционера Антонова-Овсеенко, тож, как и Гусев, «пострадавшего» при царе — целых одиннадцать суток(!) под арестом находился за отказ присягнуть на верность Отечеству: не люблю, мол, военщину. Зато теперь, придя к власти, сей пацифист в военщине души не чаял — вместе с Тухачевским приказ № 171 издал: расстреливать! расстреливать! расстреливать!
Полилась русская кровушка рекой. Яшка Ржавский добровольно комендантом Кирсановского политбюро Тамбовской губчека заделался: заложников к стенке ставить — дивья! Это не открытый бой под Кременчугом, где ему, дивизионному комиссару 60 стрелковой дивизии, нужно было от ответной деникинской пули увертываться. Повальные расстрелы прям-таки ошеломили кирсановцев — они тут же заусердствовали в поисках оружия и взбунтовавшихся сородичей. А вскоре и неуловимого Александра Антонова вдвоем с братом обложили в глухом сельце Шибряй: два часа стойко, по-хаджимуратовски, оборонялся атаман, два часа метался, как затравленный зверь, в огненном кольце, но живым не дался — пал у мельничной запруды от меткого выстрела агента-боевика.