Первым шагом в направлении Храма стали расчет и изготовление модулирующих матриц. Было естественно занять вычислительные мощности у госпиталя. Матрицы мне отлили и отожгли в Японии, в лаборатории, пользовавшейся моими услугами; я расплатился с ними эксклюзивным доступом к памирским данным. «Подсолнухи» сконструировал с помощью купленных по интернету деталей. В институте Вейцмана в Реховоте находилась лаборатория Солнца, благодаря чему над этим городком иногда проползали сгустки солнечного света, собиравшиеся системой уникальных зеркал. Я явился на поклон, и меня милостиво снабдили кучей обрезков и ящиком с ячейками высокоэффективных солнечных элементов. Так решилась проблема основных деталей «подсолнухов»: на каждую пещеру приходилось двадцать два солнечных цветка.
«Подсолнухи» работали автономно, и уничтожение, утрата нескольких не меняла ничего: система отражений была устойчивой. Постепенно над Храмовой горой начал мерцать и проявляться всё яснее геометрический и затем явственный образ Храма, его изображение в воздухе проступало с каждым днем все четче. Жители города указывали друг другу на Храмовую гору и трепетали и восхищались. Многие пребывали в шоке, многие негодовали, но, в сущности, никто не мог понять, в чем дело. Находились раввины, что признавали истинность видения и указывали, насколько верно всё то, что они видят: и святая святых в нужном месте, и притвор, и другое.
Видение, проступившее над горой Мориа в конце того дня, когда я закончил сборку последнего мастер-зеркала в пещере неподалеку от Акелдамы, древнего городского кладбища, возникшего, согласно преданию, на земле, купленной на тридцать сребреников Иуды и испещрившего склоны ущелья с восточной стороны Храмовой горы сотами могильных пещер, вызвало у тех, кто его наблюдал, разные чувства. Туристы решили, что это световое шоу, призванное развлечь их историческими картинами минувшего. Арабская часть жителей города была возмущена и потребовала у властей прекратить посягательство на святыню. Евреи разделились: некоторые устрашились и восхитились столь явным видением, некоторые пришли в замешательство.
В глазах моих это было, скорее, видением Исаака Ньютона, полагавшего, что Храм – чертеж мироздания, носитель множества тайн. Сэр Айзек посвятил последние годы жизни исчислению иерусалимского святилища, золотого яблока евреев, которым они питались, которое пестовали в трех архитектурных образах: храма Соломона, храма Зерубавеля и храма Ирода, разнившихся друг от друга особенностями и деталями, но следовавших единому образцу, согласно которому устройство Храма определялось иерархией пространств, упорядоченных степенями святости: в святая святых, в наиболее священное отделение Храма, где стоял ковчег Завета, никто не допускался, кроме первосвященника, который воскурял там благовония раз в году, в Судный день, а в святилище происходила основная храмовая служба. Вокруг здания Храма ограда определяла территорию храмового двора, разделенного на две части: при входе на территорию Храмовой горы паломники попадали прежде в первый, предназначенный для народных собраний и молитв, сюда вели входы с севера, юга и востока; с этих же трех сторон к нему примыкали здания для священников и кладовые. Через южные Медные ворота паломники поднимались во внутренний верхний двор, примыкавший к зданию Храма и построенный из камня и кедровых брусьев, окруженный низкой оградой в три локтя высотой, чтобы через нее народ мог видеть священнодействие.