На шестьдесят пятой странице раввины спорят о царе Давиде и его жене Батшеве, которую он заполучил нечестным способом, — эта таинственная библейская история всегда вызывала у меня интерес. Судя по тому, что тут написано, похоже, что Батшева уже была замужем, когда Давид положил на нее глаз, но царя так к ней влекло, что он намеренно отправил ее супруга Урию на линию фронта, где того убили, после чего Батшева могла снова вступить в брак. Когда Давид наконец женился на бедной Батшеве, он заглянул ей в глаза, увидел в них отражение своего греха и испытал отвращение. После этого он отказался вновь встречаться с Батшевой, и до конца своей жизни она жила в царском гареме, презираемая и позабытая[55].
Теперь понятно, почему мне не разрешают читать Талмуд. Учителя вечно твердят: «Давид безгрешен. Давид святой. Нельзя клеветать на любимого сына Божьего и помазанника». Не о том ли самом достославном прародителе рассказывает Талмуд?
Я узнаю, что Давид любил порезвиться не только со своими многочисленными женами, но и с любовницами, с которыми не был связан узами брака[56]. Таких называют конкубинами. Я громко шепчу это новое слово: кон-ку-би-на, и оно не звучит неприлично (хотя должно бы), а лишь наводит меня на мысль о высоком раскидистом дереве. Конкубиновое дерево. Я представляю себе прекрасных женщин, которые раскачиваются на его ветвях. Кон-ку-би-на.
Батшева не была конкубиной, поскольку Давид почтил ее замужеством с ним, но Талмуд утверждает, что она была единственной женщиной, которую Давид взял уже не девственницей. Я думаю о той красивой женщине на бутылке с оливковым маслом — экстра-девственнице. Раввины говорят, что Богом для Давида предназначались только девственницы и что его святость была бы осквернена, останься он с Батшевой, которая прежде уже бывала с мужчиной.
Говорят, что царь Давид — это мерило, в сравнении с которым нас будут оценивать на небесах. Нет, ну правда, насколько мой грех в виде стопки книг хуже, чем конкубины?
Я не осознаю, что в этот самый момент теряю невинность. Я пойму это только много лет спустя. Однажды я нырну в воспоминания и увижу, что был в моей жизни особенный момент — как и тот, когда я поняла, в чем заключается моя сила, — когда я перестала верить в высшую силу, просто потому, что так было принято, и начала опираться на собственные умозаключения о мире, в котором живу.
А тогда эта потеря невинности привела к тому, что мне стало сложно притворяться. Внутри меня закипал конфликт между моими собственными мыслями и учением, которое я впитывала. Иногда он выплескивался через край моего благопристойного фасада, и окружающие пытались спасти меня от пламени любопытства, пока оно не выжгло меня дотла.