есть ключ от лифта, и мне больше не приходится подниматься по забитой детьми лестнице.
Ученицы смотрят на меня с благоговением. Мне едва исполнилось семнадцать, но, с их точки зрения, я уже стою на пороге взрослой жизни, нежусь в сумерках между невинностью детства и оковами женственности.
Мы с Минди быстро становимся подругами, как я когда-то и мечтала. Наконец-то мы на равных. Когда мы заканчиваем рабочий день, то идем в пиццерию на Ли-авеню и сидим там за маленьким столиком у стойки, потягивая горячий кофе из одноразовых стаканчиков и обсуждая нашу работу и политику администрации школы. Постепенно выясняется, что Минди тоже тайком проносила домой книги, которые добывала везде, где только могла, и наш список прочитанного во многом совпадает. Поразительно, но она слушает в наушниках fm-радио и показывает мне, как искать станции на моем магнитофоне.
На радио Disney на волне 1560 Лиззи Макгуайр поет What Dreams Are Made Of[161], и меня зацепляет. Песня Last Christmas группы Wham! кажется, играет на каждой станции, а еще сиропные песни Бритни Спирс, Backstreet Boys и Шанайи Твейн. Я часами лежу по ночам в наушниках и слушаю незнакомые соблазнительные мелодии, о существовании которых даже не подозревала. Мне нравится электронная музыка и транс. Минди любит тин-поп.
Кажется, я влюблена в Минди. Я посвящаю ей стихи. Мне хотелось бы положить мир к ее ногам. Мы покупаем попкорн и слаши[162] и сидим на лавочках за многоэтажками, куда никто не суется, потому что шпана покупает там наркотики. Мы жмемся друг к дружке на скамейках под строительными лесами и дрожим от холода до четырех утра, не желая расходиться по домам.
В один январский шабат снегу выпадает столько, что он ложится толстой периной, и Минди не приходит как обычно, и мне весь день тоскливо. Воскресным утром я звоню ей и говорю: «Поехали в город на целый день. Давай сядем на линию J и затеряемся на Бродвее. Пойдем в кино в IMAX. Что, если кто-то нас увидит? Мне плевать. Замотаем шарфами лицо. Никто нас не узнает».
Обожаю, что Минди так же импульсивна, как я. Может, даже безрассудна. Мы едем на метро до Манхэттена и в вагоне не поднимаем лиц, опасаясь быть узнанными.
По дороге к Линкольн-центру мы плетемся сквозь грязную жижу и высокие заносы, будто прокладывая путь первопроходцев. Женщине за кассой в кинотеатре Sony мы, наверное, кажемся странными: в длинных юбках и толстых бежевых колготках, с одинаковыми стрижками «боб», заправленными под ободки. Я ищу вход во второй зал. И вроде бы вижу его на самом верху стеклянного здания. Мы заходим в небольшой зал с балкончиком, красным занавесом и красными бархатными сиденьями. Когда фильм начинается, я понимаю, что это совсем не IMAX, а персонажи не мультяшные, какими выглядели на плакатах. Минди вдруг пугается, потому что смотреть на живых людей в фильме — это грех посерьезнее