— Суд равных, суд сеньора… Никуда я обращаться не буду. Но все равно поместье будет принадлежать моей сестре, как и положено по справедливости и по закону.
Вот тут граф уже и не сдержался, он побледнел и произнес негромко, почти сквозь зубы:
— Не бывать тому.
— Посмотрим, — так же зло ответил ему кавалер и дернул поводья.
Графиня после родов стала заметно хорошеть. Видно, купленные платья ей были к лицу.
— Ну, что вам сказал граф? — сразу спросила она кавалера, как только он вернулся домой.
— Сказал, что ребенок ваш неправедный, — сразу ответил Волков, усаживаясь в кресло.
Даже если это было и так, Брунхильду словно передернуло от возмущения. Слышать ей такое не нравилось, не хотелось:
— Неправедный! — воскликнула она. — Кто это говорит? Отцеубийца?
На шум вышла госпожа Ланге, остановилась, вникая в разговор. Волков поморщился:
— Успокоитесь, графиня, вы весь дом переполошили. Разве вы ждали другого их ответа?
— Неправедный, неправедный! — повторяла Брунхильда в ярости.
— Успокойтесь, говорю вам! — настаивал Волков. — Сядьте, выпейте вина. Госпожа Ланге, распорядитесь о вине для меня и для графини.
— Да как же мне успокоиться! — не остывала разъяренная графиня. — Отчего же он так говорит? С чего он взял?
— Он говорит, что граф был стар и уже недееспособен.
— Граф был дееспособен… — закричала Брунхильда. — Хоть и не всегда!
Тут сверху стали спускаться Элеонора Августа и мать Амелия.
— Хорошо, что вы пришли! — воскликнула Брунхильда. Теперь у нее было, кому все высказывать. — Братец ваш отказался признать моего сына праведным.
— Что? Как? — не понимала сути разговора Элеонора Августа.
— Братец ваш не хочет отдавать мне мое поместье и поэтому утверждает, что рожденный мной ребенок неправедный, — кричала Брунхильда, аж краснея от негодования. — Неправедный!
— Отчего же он так говорит? — все еще пыталась сохранить рамки приличия госпожа фон Эшбахт.
— Отчего? Скажите ей! — продолжала графиня.
— Граф утверждает, что ваш папенька был недееспособным, когда женился на графине, — нехотя произнес кавалер, который вовсе не хотел всех домашних, и особенно жену, втягивать в эти дрязги.
А вот Брунхильда хотела, и поэтому продолжала кричать Элеоноре Августе, словно это она ставила под сомнение ее притязания на поместье:
— Ваш брат откуда знает о брачной состоятельности своего отца? Ниоткуда, он просто не хочет отдавать то, что мне причитается! И это все затеяла сестрица ваша старшая, вздорная старуха Вильгельмина! Старая сумасшедшая ведьма! Отравительница!
А Волков уже махал рукой монахине, чтобы та уводила госпожу в свои покои. Монахиня взяла жену под руку, да та заартачилась, не пошла: