[283]. Он определял Бога как бестелесное Существо, и это чистое определение с иными подобными из христианской теологии ввело в заблуждение самого Святого Августина[284].
Чтобы сохранить видимость Святой Троицы, Манес помещал Бога Отца в высшем небе, Логос на солнце и на луне, Святой Дух в воздухе. Имелся и чистый свет, единосущный Богу: именно от этого света исходят светящиеся существа, расположенные над подлунной областью. Что касается материи, то она занимала пространство снизу от этой области[285]. Вот полностью духовная вселенная, которую, по словам аббата Фуше (Foucher), производит Бог, распространяясь, так сказать, вне себя, заставляя исходить из своей сущности бесконечное множество эманаций[286]: «Слово, пребывавшее на солнце и на луне, снизошло на землю, облачилось простой видимостью человеческого тела, внешне претерпело смерть и воскресло»[287].
Манес, по сведениям де Бособра[288], учил, что прежде творения материального мира Божество жило в своем царстве вместе со своими славными и счастливыми эонами, которых невозможно ни исчислить, ни измерить их протяженность; но поскольку зло, являющееся несовершенством, не могло произойти от самого совершенства, то Манес, как говорит Святой Иероним, ввел злое начало только для того, чтобы уберечь Бога от его авторства[289]. Книга Манеса, озаглавленная «О мистериях», начиналась так: «От всякой вечности существуют два державно противоположных существа: Бог и материя, свет и тьма[290]. Материя или телесный мир является произведением не Бога, но Сатаны. Отсюда происходит следствие, принесшее печальные нарушения человеческому достоинству.
Тело есть субстанция Сатаны, тогда как душа – божественная субстанция, она никак не ответственна за то, что может производить Сатана в своих собственных членах [291]. Иными словами, в этих двух я естества все различно: одно есть без свободы к добру, другое – без свободы ко злу; значит, больше нет ни морали, ни порока, ни добродетели. Чувствуете, сколько людей такая система предоставила свободному росту своих порочных инстинктов. Не стоит удивляться словам папы Льва Великого[292], сказавшего, что манихеи имели мистерии столь отвратительные, что он не мог их открыто излагать, не нарушая чувства приличия[293]. Как здесь не вспомнить о наиболее развращенных ветвях гностических сект, печальные заблуждения которых я отмечал выше, и станет ясно, какие поразительные сходства существовали в этом смысле между гностиками и манихеями[294].
И вовсе не Манес со всяким иным глава школы намеревались разрешить порок: они лишь утверждали, что подвергаются ему по необходимости своего естества. Скользкий шаг, я согласен; и все же, если нашлись манихеи, злоупотреблявшие этим началом до безобразия, то были и манихеи, противостоявшие ему воздержанием. Некоторые избегали в ужасе вина по причине заблуждений, к каковым оно приводит