Определенные показания устанавливают, что божество, изображаемое идолом, было скорее злым Богом, демоном. Это maufe, следуя выражению Рауля де Жизи (de Gysi)[975], и это слово на языке эпохи точно обозначает злого Бога, дьявола[976]. Он же – дьявол преисподней согласно Петру де Монкаду (de Moncade)[977]. «Как назывался этот идол?», – спрашивает инквизитор у Иоанна де Кассанаса (de Cassanhas). Он отвечает: «Демон, в которого я мог верить». Итак, тот же самый Иоанн де Кассанас нам сообщает, что его посвятитель, показывая ему идола, имевшего человеческий облик, ему говорит: «Вот друг Божий, который беседует с Богом, когда хочет. Воздай ему благодарность за добро, которое он вам делает, и он исполнит ваши желания»[978]. Эти столь определенные понятия, сопоставленные с обозначением демона, данного тем же свидетелем предмету своего культа, ясно доказывают, что в теологии ордена злой Бог никак не являлся высшим Богом, но был Его другом, божеством в хороших отношениях с Ним, обладавшим достаточным могуществом, чтобы исполнять пожелания своих почитателей.
В отсутствие столь положительного показания, качества, атрибуты, данные Тамплиерами своему идолу, были бы достаточны, чтобы показать, что он вовсе не представал образом высшего Бога. Рыцари его призывали «как Бога и как спасителя» (статьи 49 и 50 обвинительного акта); больше того, как спасителя всего ордена[979]. Они обращались к нему с христианскими словами: “Deus adjuva me”[980]. Согласно им он мог их обогатить и дать всему ордену любой вид блага[981].
Наконец, и это атрибуты, которые необходимо тщательно отметить, изображенное идолом божество обладало силой заставлять цвести деревья и произрастать землю (статьи 56 и 57). Эти определения не являются терминами обвинительного акта: они – те же самые выражения, коими пользуется брат Бернард из Пармы, второй из свидетелей, заслушанных во Флоренции, в важном документе, приводимом для чтения в конце исследования[982]. То же самое показание в устах четвертого свидетеля Николая Регинуса (Reginus) и Якова де Пигаццано (de Pighaczano). Итак, в точности те же самые определения использовались инквизицией в Тулузе для обозначения злого бога альбигойских Катаров[983]: новый проблеск посреди мрака.
Значит, высший Бог, отодвинутый в небесные пространства, чистый дух, чуждый миру, как и земному злу, совершенное существо, несовместимое с несовершенствами и страданиями дольнего мира; затем идет злой бог, устроитель материи, ее обрабатывающий и оплодотворяющий, заставляющий ее произрастать и цвести