Я качала ее, шепча:
– Шшш, шшш, шшш, – и слегка подбрасывала ее, как ей нравилось, а потом, повернувшись, увидела, что Иван стоит в дверном проеме и ухмыляется, как идиот. Я моргнула: – Что?
Джесси продолжала вопить.
– Ты подхватила ее как ни в чем не бывало, – сказал он, переводя взгляд с меня на ребенка и обратно, как будто это было чудо или что-то в этом роде.
– Она просто младенец, а не граната, – сказала я ему, продолжая нашептывать шшш, шшш, шшш и подбрасывая свою любимую малышку, стараясь успокоить ее. Я всегда применяла этот трюк. Я улыбнулась, глядя на прелестное, недовольное личико.
– Я не знал, что ты любишь детей, – пробормотал Иван, подходя и останавливаясь рядом со мной и выгибая шею, чтобы посмотреть на ребенка у меня на руках.
Я улыбнулась Джесс, зная, что ему не видно моего лица, и наморщила нос.
– Я люблю детей.
Его «Правда?» совсем не удивило меня.
Я еще немного покачала малышку, ее вопль постепенно превратился в обычное хныканье. Он протянул палец и нежно дотронулся до щечки Джесси, вероятно, удивившись ее мягкости, если он впервые находился в таком близком контакте с маленьким человеком.
– Замолчи.
Я слышала, как тихо он дышит.
– Она такая мягкая и маленькая. Они всегда такие маленькие?
Я посмотрела на ее личико, зная, что под ресницами прячутся ярко-голубые глаза, которые однажды приобретут тот же оттенок, что глаза моей мамы.
– Она родилась весом в три с лишним килограмма, это довольно много для такой невысокой женщины, как моя сестра, – объяснила я. – Бенни тоже крупный мальчик, это они унаследовали от своего отца. – Я опустила голову, чтобы поцеловать Джесси в лобик, поскольку раздался требовательный детский плач. – Дети безобидны. Они милые, они искренние. Они прелестные. Они лучше взрослых знают, что правильно, а что неправильно. Разве есть то, за что можно их не любить?
– Они крикливые.
Я посмотрела на него уголком глаза и прокашлялась, пытаясь не обращать внимания на пощипывание в нем.
– Ты сам крикливый.
Он быстро перевел взгляд на меня и сказал:
– Иногда у них случаются истерики.
Я подняла глаза к потолку.
– Создается впечатление, что ты описываешь себя.
Иван засмеялся так тихо, как только было возможно.
– Они плачут.
Я состроила гримасу, что вызвало у него улыбку, белозубую-белозубую улыбку.
– Замолчи. Я никогда не плачу, – прошептал он.
– Нытье… плач… одно и то же.
– Ты такая врушка.
Покачав головой, я опустила глаза на Джесси, свою маленькую племянницу.
– Я люблю малышей, особенно этих малышей. Моих малышей, – прошептала я, поднимая ее повыше у себя на руках. Джесси захныкала, я снова потревожила ее, держа вертикально, чтобы понюхать ее пеленку. Пахло превосходно. Это она унаследовала от моей сестры, она не воняла, когда испражнялась.