Его язык, как стрела, вонзился мне в пупок. И все, чего мне хотелось, это отдать ему еще больше… Больше, больше, больше. Пожалуйста, пожалуйста.
– Иван, – почти проскулила я.
– Шшш, – прошептал он в ответ, скользя губами по моей груди, когда снова посадил меня к себе на колени, его губы не останавливались до тех пор, пока не достигли ямки у моей шеи. Эти длинные пальцы, которые я так хорошо знала, переместились на середину моей спины, а потом выше, и он потянул ими за мой бюстгальтер.
Я поцеловала его, и он поцеловал меня в ответ. Положив руки ему на плечи, я крепко схватилась за них. Мы двигались навстречу друг другу, его руки опускались ниже, стягивая шорты и трусики на бедра до тех пор, пока мне не пришлось сдернуть их вниз и сбросить со щиколоток.
Только тогда я поняла, что я – голая. Я стояла перед ним голая. Абсолютно, совершенно голая.
Но когда я бросила взгляд на его лицо, его прекрасные серо-голубые глаза были прикрыты, щеки порозовели, и он выглядел…
Иван сел и расстегнул рубашку, неумело сдергивая ее с плеч, словно он не привык раздеваться так быстро. А потом он встал, оставаясь на расстоянии сантиметров тридцати от меня, и знакомым движением расстегнул ремень и сдернул брюки и трусы к коленям и сбросил их.
И, черт побери.
Матерь божья.
Твою мать.
Господи Иисусе.
Раньше я видела Ивана одетым. Не в течение секунды, но в течение долгих минут. Часов. Я видела его.
Но я отнюдь не была готова к тому, как выглядит Иван обнаженным, без носка. Он был крепким. Крепким повсюду. От сухожилий на шее и грудных мышц, напоминавших камни, до всех восьми мышц брюшного пресса, а они были такими плотными, а бедра были такими, что о них можно было бы сложить песню…
Но от устремленной на меня твердой, длинной, толстой штуковины у меня перехватило дыхание.
Как вообще возможно, чтобы человек был так дьявольски идеален? Почему? Что за длиннющая хрень торчит у этого чудовища между ног?
– Я ненавижу тебя, – прошептала я.
А Иван рассмеялся. Рассмеялся:
– Ты любишь меня.
Я не смотрела ему в лицо. Не хотела смотреть.
Я смотрела на его ладонь, которая поднялась и обернулась вокруг стрелы, которая, покачиваясь, пыталась указывать на его живот. Он опустил руку ниже, к основанию, обрамленному густыми, курчавыми черными волосами, а потом перевел ее вверх, к большому, розово-фиолетовому наконечнику в виде гриба, который был таким влажным, что с него капало…
– Я предохраняюсь, – сказала я ему, сглотнув. – И еще неделю у меня не будет овуляции.
Только потому, что он опустил подбородок, я поняла, что он слышал меня, но он был так занят тем, что просто смотрел на меня, что мне показалось, что он не слышит.