еда!
— Угг… Иди на хер! — сплюнула Подснежник.
Сисси нахмурилась, ее маленькие кулачки сжались по бокам, ее иссохшееся лицо было полно негодования.
— Ты ХЕР СОБАЧИЙ! Что мы будем делать с этим дерьмом?
Леонард ухмыльнулся. Он вообще не был склонен к гневу. На столе была настоящая куча горячего хрустящего бекона; Леонард обжарил целый кусок. Он думал, что они будут более благодарны.
— Вы съедите это, — ответил он. — Прошлой ночью, когда вы, девочки, «ушлепывались» героином, я здесь разделывал свинью и батрачил «у мартеновских печей».
Hо, Сисси продолжила разглагольствовать:
— Я не буду есть это дерьмо, я хочу мое «дерьмо»!
— Точняк! — снова выкрикнула Подснежник. Они набросились на него. — Дай нам ещё «герыча», пиздюк!
Леонард прекрасно понимал, что он не мачо. Он был, в целом, хорошим парнем, и он всегда старался таким быть. Его всегда учили относиться к другим так, как он хотел бы, чтобы они относились к нему. Но в наше время? Все «хорошие парни» были сосунками и слабаками.
— Я не буду есть это дерьмо, ты, тощий занудный ублюдок! — заверещала Подснежник.
— Да, блядь! — выпалила Сисси. — Если я съем это дерьмо, я всё его высру в твое занудное лицо! А теперь принеси нам немного «ширки», ублюдок!!!
— У тебя есть еще, мы знаем, что у тебя есть!
— Дай его нам! Или мы грохнем твою тощую задницу, как мы сделали это с ебаной свиньей!
И тогда произошло что-то нехарактерное. «Счастливая Деревенская Кухня» Леонарда — за время, которое требуется кому-то, чтобы щелкнуть пальцами, превратилась в… Братскую Могилу.
Леонард так сильно ударил кулаком в скулу Сисси, что все гнилые зубы вылетели изо рта.
— Я слишком долго был хорошим парнем.
Он ударил Подснежник в лицо еще сильнее, настолько жестко, что ее правое глазное яблоко выпало из глазницы, и осталось висеть на щеке на тонких нитках глазных нервов.
— Не хотите есть мой свежий, домашний бекон, а?
Теперь Сисси была на полу, на четвереньках. Изо рта свисали нитки крови. Леонард поставил ногу ей на спину и и наступил изо всех сил. Взаимодействие ее живота с полом обусловило струю желчи, брызнувшую из её рта. Ее позвоночник треснул в процессе.
— Тощий занудный ублюдок, а?
— Нет, Леонард, нет! — умоляла Подснежник, прикрываясь грязными ладонями. Ее правое глазное яблоко подпрыгивало на щеке.
— Да, Леонард, да, — ответил Леонард и подошел к ней.
Oн мог слышать радио из монтажной, и оно оказалось восхитительно уместным: Игги Поп[86] застонал: «Все на борту для удовольствия…» Леонард схватил тонкую шею Подснежник и сжал. Он так сильно сжал ее, что она даже не могла сглотнуть. Лицо ее стало розовым, затем голубым, потом чем-то близким к черному. Из глазницы полилась кровь. Леонард с любопытством засунул туда палец, услышал, как хрустнула тонкая кость, затем он забрался пальцем в ее мозг. Она была явно совсем мертва, но он удерживал её на ногах еще в течение некоторого времени. Ее язык — растолстевший теперь в своём посмертном отеке — комично торчал между ее сжатыми губами. Леонард наклонился вперед, словно хотел поцеловать ее. Но не поцеловал. Он сжал зубами её толстый язык, немного откусил, и…