За советом она не рискнула бы обратиться даже к Киорану.
Впрочем, последовавший за этим урок боевых искусств быстро вымел все мрачные мысли, оставив лишь одно желание: получить как можно меньше синяков и выиграть хотя бы один тренировочный поединок. А если не выиграть, то выстоять. Все же домашние тренировки с матерью не шли ни в какое сравнение с элитным обучением ее товарищей по группе. Фамильный къярш на занятия брать и не думала – все равно запретят пользоваться, до боевого оружия пока не доросла, да его и не позволяли применять инарам первого года обучения.
– Что, нищенка, надрали тебе… – Насмешливый голос утонул в бешеном шипении Кио, но Оргаш – второй прихлебатель Эрильза – никак не желал успокоиться. – Что, защищаешь свою любовницу? Она сама немая и ответить не может? Впрочем, видимо, она слишком утомилась, обслуживая за ночь своих преподавателей, ведь если умом не блещешь и успехи посредственны, приходится отрабатывать по-другому!
В горле стал ком, словно склизкое нечто обхватило ребра, выдавливая воздух наружу. Быстро оглянулась – нет ли свидетелей. Увы, были. Да, немного, да, в глазах некоторых можно было прочитать осуждение, но, кроме Кио и замершей в боевой стойке Лэи, не вступился ни один. Вот так вот. Они улыбаются и смеются в глаза, а за глаза… Наверное, просто накопилось, внутри вспыхнула было боль – тягучая, постыдная, от обиды и унижения. Вдох. Она стиснула зубы, медленно поднимая голову. Выдох. На руках отросли длинные алые когти. Нет, это свидетельство слабости, свидетельство ее ущербности – ослабленный контроль. Рин поспешно спрятала руки за спиной. Изнутри поднималась жуткая ярость – иршасса внутри требовала крови того негодяя, который посмел ее оскорбить. В ушах зазвенело, в висках стучала тупая боль – все силы уходили только на то, чтобы сдержаться, не допустить оборота.
«Будь достойной». Легко сказать. Сталкивался ли сам отец с таким к себе отношением? Мужчина, высокородный и законный наследник, близкий друг ал-шаэ…
Ей казалось, что все сейчас смотрят и смеются над ее растерянностью, наворачивающимися слезами, над тем, что она села в лужу. Больней всего жалил упрек про успехи – ведь она старалась, училась и днем и ночью, пытаясь освоить и общую фоновую магическую силу, и свой дар Палача. Да, общие науки давались труднее, неразвитый дар доставлял много хлопот и ей и преподавателям, но… но…
Еще один вдох – глубокий, успокаивающий. Она почти насильно вводила себя в транс, хотя отец рекомендовал пока не делать это в одиночку. Боль тренькнула глубоко внутри и стихла, сменившись ледяным равнодушием. Рядом кто-то что-то говорил, кричал или спорил – было уже все равно. Глупые, больше не больно и не страшно. Губы раздвинулись в странной улыбке, от которой собеседник вдруг умолк, поперхнувшись. Маленькая смешная пиявка… Что-то мешало с ним разобраться прямо здесь и сейчас, останавливало.