– Прости меня, Заардана, если сможешь, хоть когда-нибудь. Я готов выплатить любую виру тебе.
Хвост сворачивается за спиной мощными кольцами – и тут же разворачивается, выдавая душевный раздрай своего хозяина.
– Полно, Шен, – ее голос звучит равнодушно и устало, – ты не виновен в смерти Ллиотарена, и мы оба это знаем. Прости уже сам себя наконец.
– Он был такой же частью моей души, мой кровный брат и твой муж. – Страшно и странно видеть этого каменно-спокойного и величественного змея таким уязвимым и почти больным.
Он не говорит о том, что могло бы быть, если бы не бегство из дома, не его глупая женитьба, не смерть того, кто остался их защищать по ту сторону портала. Какие слова можно сказать дорогой женщине, которая никогда не станет твоей? Той, что потеряла свою истинную пару и ребенка?
Мужчина медленно, почти нежно проводит когтями по волосам застывшей иршассы, незаметно приглушая своей силой ее боль. Он будет осторожен и внимателен к ней, он сделает все, чтобы она пережила это горе. Пусть время их не лечит, но, быть может, Великий Змей будет более справедлив к своим детям спустя несколько веков?
Он бы отдал за нее и душу и жизнь. Если император Шелларион и любил когда-то свою императрицу, то это чувство давно ушло, оставив лишь брезгливую усталость. Он терпел ту, что была рядом с ним, скованный правилами и догмами своей расы – но и только. Его сердце билось теперь только ради одной иршассы. Лишь одно радовало Шеллариона Райши Льяш-таэ: его сын и наследник, его первенец нисколько не походил на супругу – словно и вовсе не был их сыном, хотя он доподлинно знал, что такое невозможно, проверки это только подтверждали.
– Иди, Шен, поддержи Нильяра, да и госпожа Эйнара, говорят, снова в тягости. Видимо, у тебя скоро появится тот, о ком придется позаботиться.
– Я никогда тебя не оставлю, душа моя.
Сказал ли он это вслух? Или, может, им обоим – и Рин и этой женщине – хотелось услышать эти слова?
…Видение рассыпалось на осколки, заставляя пошатнуться, задохнуться от боли в сердце. Голова привычно закружилась, и она покачнулась, привлекая к себе внимание вошедшей преподавательницы. Даны Заарданы, иршассы, которую когда-то любил император Шелларион. Щеки, вопреки общей слабости, пылали от смущения, как будто подглядывала в щелку чужой спальни – и интересно, и до жути неприлично. Вопрос лишь в том, любит ли он ее до сих пор? В свете того, что уже известно об императрице, ал-шаэ едва ли прав, считая, что его отец доверяет матери.
– Дана Атран? Вы плохо себя чувствуете?
Иршасса подползла ближе, обхватывая голову Рин ладонями, не давая отшатнуться. Похоже, среди преподавателей ее теперь знали все. Или почти все. Возможно, Заардане сообщил о ней кто-то другой…