Чужая тревога била по нервам, зелье постепенно выветривалось, и видение снова и снова вставало перед глазами. Спустя некоторое время борьбы с дурнотой она обнаружила, что уже почти висит на Киоране. Тот ничего не говорил, закрывая от любопытных взглядов, но был предельно серьезен. Неприязнью от него не веяло.
Пол закружился перед глазами, завертелся зал – и Рин впала в недолгое забытье, в котором ее куда-то несли, и довольно бережно. Снова повеяло чем-то знакомым – теплым, родным. Встревоженный окрик откуда-то взявшегося карри Илшиардена, холодный голос наследника – и ее перехватывают другие руки, но нет сил приоткрыть веки, даже пальцем шевельнуть.
Снова накатывают видения.
…Столица в огне – и там, на воздушных островах, тоже виднеются клубы дыма, пляшет яростное пламя. А здесь, на земле… Камень – потрескавшийся, потемневший. Дома, складывающиеся, как картонки. Вспышки боевой магии. Солдаты. Искаженное от боли лицо плачущей женщины. Трупы везде – у стен домов, на дороге, затоптанные разъяренной толпой, застреленные, насаженные на колья.
И она сама – в драном мундире со сверкающим къяршем шипит, скалясь и отбрасывая несчастного, попавшего под когти. Мир обезумел. Мир дрожал от невыносимой боли – одурманенная, сошедшая с ума толпа шла убивать, не ведая жалости. Народный бунт, самый бессмысленный. И беспощадный.
Вспышка. Смена видения.
Тьма, окутывающая разрушенный храм. В храме двое, они смотрят друг на друга. Она не видит лиц, только чувствует их взаимную ненависть. Один из них должен умереть.
Вспышка.
Алтарь, обагренный кровью новой жертвы. Та, что отдала себя на этом алтаре, улыбается безумно и безмятежно. Вот-вот станет видно ее лицо.
– Не могу принять, нет! – стон в ответ.
– Не-е-ет! – диким, отчаянным эхом.
Киоран – несмотря на боевую трансформацию, она узнала его – рычит, легко сворачивая шею телу, что трепыхается в руках, и кидается вперед.
Вспышка.
Сырая земля, покрытая едва наметившимся ледком. Холодный ветер пробирает до костей, но ему все равно. Все, что осталось, это богато изукрашенный склеп, какие только императорской семье строили. Но разве это имеет значение теперь? Слишком привязался. Слишком привык. Брат. Друг. Защитник.
Она напрягается там, в видении, чтобы понять, что написано на склепе, но слепит выглянувший луч солнца.
«…Щиту».
Щит? Что-то царапает сознание и, оборачиваясь, она видит белоснежные волосы пришедшего на чужую могилу и стоящего на коленях возле нее.
Боль, почти ощутимая физически, стала невыносимой.
Не хочу, не надо больше, не-е-ет!
Кричать, раздирая ногтями эту проклятую реальность!