Отшельничество было тогда в большом уважении. Анахореты размножились по всей Индии и главным притоном их была страна Раджагриха, государь которой, Бимбасара, им покровительствовал. Они бродили по деревням, где питались подаянием благочестивых людей, скрывались в лесах, размышляли о тайне существования мира и человека, о страданиях и освобождении от них.
Они делились на разные секты и проводили время или в созерцании, или в спорах.
Покинув Капилавасту, Сиддарта, не знал какой род отшельнической жизни придется ему по нраву, набрел на тружеников, живших в ущельях горы Гридракуты, близ Раджагрихи, и присоединился к ним.
Целых шесть лет изнурял царевич свое тело самыми жестокими средствами. Он по суткам стоял на солнце, натирался золою, морил себя голодом и убивал в себе все духовные и нравственные чувства; но он не мог убить в себе тайного тщеславия; кроме того, его занимали тогдашние современные вопросы о цели переселения душ, об избавлении от страданий, связанных со всяким существованием и, так как Гридракутские труженики вовсе не занимались исследованием этих задач, то Сиддарта скучал их образом жизни и нестрого исполнял их правила. Они заставили его удалиться.
Недалеко от Раджагрихи, по берегам реки Нираньджаны, жили созерцатели. Самые замечательные из них были Удракарама и Арадакалама. Они не считали физический труд необходимою принадлежностью отшельничества; все их занятие состояло в приведении души к невозмутимому спокойствию. Бесстрастие, к которому они стремились, до сих пор составляет главную цель индийских пустынников.
Шесть лет предавался Сиддарта самосозерцаниям, и, как видно, они ему понравились больше противоестественных истязаний своего тела. Погружаясь в самого себя, он старался усмирить душу, освободиться от влияния чувств и мыслей, нарушающих ее спокойствие, и таким образом достигнуть совершенного бесстрастия. Но как у тружеников Сиддарта не мог заглушить в себе потребности мыслить, так и у созерцателей не удовлетворился его беспокойный ум. «Неужели, — думал царевич, — душа моя не изменяется от постоянного мышленья? Неужели, постигая природу, я не сливаюсь с нею, и от этого не прекращается личное мое существование?» Арадакалама и Удракарама не могли дать ему ответа на эти вопросы, как потому, что они были противны брахманизму, так и потому, что противоречили их собственному учению.
Сиддарта ушел от них. В окрестностях Гайи, города, лежавшего верстах в двух от Раджагрихи, предался он размышлению. Теперь у него не было руководителей; он сам решился разгадать действительное значение предметов, тайну страданий, удручающих человека, и найти верное средство к освобождению от них. Теперь он уже не был более учеником; он готовился быть учителем и чрез несколько времени отправился в Бенарес. Там, убежденный в верности своих открытий, попробовал он испытать силу своего красноречия на некоторых родственниках. Но они его осмеяли. У Сиддарты еще не было ни известности, ни последователей, ни даже лет соответствующих важности мудреца, каким он хотел казаться. Тут он понял, что еще многого не достает ему для успешного распространения своего учения, и воротился на берега Нираньджаны. Там жил один из знаменитейших в свое время отшельников Урувилва Касьяпа. Урувилва Касьяпа, у которого было множество учеников, принадлежал к особой брахманской секте, поклонявшейся огню и небесным светилам. Утром он поклонялся восходящему солнцу, днем сжигал на жертвенниках заколотых животных и благовония, ночью разводил огонь на жертвенниках и зажигал лампады. Огни были неугасаемы. Неподалеку от него жили его два младшие брата Гайя Касьяпа и Нади Касьяпа с своими учениками. Но Урувилва Касьяпа был главою их и прочих пустынников той же секты.