Кирилл захлопнул рот и не меньше минуты сверлил Стража взглядом. Затем повернулся к демону, который все это время провел без движения.
— Это еще кто?
— Одержимый, — отозвался Стеф. — Ночью приходил ко мне, чтобы убить. Надо полагать, за то, что я отравил отца Василия.
Священник скривился, кажется он уже понял, что изрядно погорячился и теперь стыдился своей несдержанности. Ревнители вообще очень гордятся своим самообладанием, их этому учат крепко. Видел я, как они себя вели под Москвой — выдержка впечатляла. А Кирилл, видно, крепко любил своего учителя, раз в разнос пошел и вел себя, как брошенная баба.
— С чего решил, что одержимый? По виду — Страж, причем из ваших, граничников.
— Так он… — закончить фразу Стеф не сумел. Перевел взгляд с ревнителя на изломанное тело одержимого и все-таки не удержался, сплюнул на пол. — Семя бесовское! Сдох!
Демон и правда каким-то образом покинул занятое тело. Может, его отозвал тот, кто внутрь вселил, может, сам научился. Нет большой разницы, как именно Низшему удалось удрать — для нас со Стефом это ни к чему хорошему не вело. Единственное доказательство того, что демоны уже внутри Новгорода, уплыло из наших рук.
— Ты же видел, как он дергался, когда вы все ворвались? — спросил Страж у ревнителя.
— Кажется, да… — не очень уверенно протянул тот. — Но… я не очень внимательно на него смотрел.
Он совершил ошибку, поддавшись чувствам и теперь корил себя. Первое, что он должен был сделать, влетев в камеру — поинтересоваться, что здесь делает переломанное, но все еще шевелящееся тело, а не накидываться на Стража с пустыми обвинениями. Он же этим пренебрег и теперь не мог с уверенностью судить ни о чем.
— Он и правда из наших, — граничник опустился на колени рядом с уже окончательно мертвым телом. — Я его даже знаю, он тремя годами позже учиться начал. Общаться не общались, а потом и возможностей не было. Знаешь же, какая у нас служба. Кирилл?
Ревнитель повернулся к Стефу, вопросительно поднимая брови. Страж тронул указательным пальцем сперва губы, затем правое ухо и проговорил:
— Ты бы гвардию отпустил, а? Ну или давай на дыбу меня, чтобы я признался в том, чего не делал.
Священник долго не отвечал. Замкнулся, лицо у него сделалось такое, словно он глубоко в себя ушел. Вероятно, так и было, он уже холодно и без эмоций пытался оценить ситуацию и наметить свои действия.
— Ко мне пойдем, — сообщил он наконец, ни к кому конкретно не обращаясь. — Там поговорим.
Затем приказал гвардейцам оставаться в камере и никого, кроме дознавательской бригады, которая с минуты на минуту должна была появиться, внутрь не впускать. Сам же, закончив с распоряжениями, поманил Стефана рукой и вышел за дверь.