Мама собрала грязные тарелки и отошла от стола, с улыбкой глянув на меня, как будто хотела сказать: «Ссоры взрослых не так уж и серьезны!» Я смотрел ей вслед. Она была босиком, в длинном крестьянском платье. Я хотел побежать за ней. Но не смог. Меня удерживала чья-то рука.
Рука отца.
Он стиснул мою ладонь. Наклонился. В другой руке у него был стакан. Теперь я видел только его рот. Он хотел поговорить со мной тихо, укрывшись под столом от взглядов. Он приложил палец к губам и припал к моему уху. Будто собирался поделиться секретом.
Колен.
– Колен! Колен, проснись. Твои дядя и тетя приехали.
Отец Дюваль посторонился, пропуская их. Я приподнялся. Брижит села на край кровати, Тьерри пристроился рядом с тумбочкой, над которой висело зеркало. На Тьерри была яркая оранжевая рубашка поло, придававшая ему фальшиво непринужденный вид.
Зато тетя меня удивила. От ее обычной уверенности не осталось и следа, пусть даже макияж и хорошо сшитое платье в цветочек поддерживали иллюзию, но я слишком хорошо ее знал, чтобы обмануться. Она плакала. Она, всегда такая строгая, несгибаемая. Глаза у нее опухли от слез. И она не могла заставить себя взглянуть мне в лицо.
– Колен, я думаю, мы должны кое-что тебе объяснить, – начал Тьерри.
Я сел по-турецки. Во мне будто поднималась какая-то новая сила, она еще не наполнила меня всего, но я ее уже чувствовал. Я был у себя дома в этом лагере, на этом острове, среди ровесников.
Я был взрослый.
Я был готов к их вранью.
Я мог им больше не верить.
– Полицейские сказали, что ты нашел Жана, – сказал Тьерри.
Пауза. Я чувствовал, что сейчас последует главное. Наконец-то!
– Ты, наверное, сердишься на нас за то, что мы все эти годы скрывали от тебя правду. Заставили поверить, что твой отец умер. Теперь ты понимаешь, почему мы молчали. После случившегося, после того, что он с тобой сделал.
В моей школе учились ребята из детского дома. Чтобы защитить, их забирали у родителей, которые жестоко с ними обращались, или были алкоголиками, или педофилами. Такое случается. И все равно они рвались домой, к родителям. Их защищали насильно, разлучая с матерью и отцом.
Брижит разрыдалась, Тьерри протянул ей бумажный платок. Мне было невыносимо слышать, как он говорит о моем отце, слышать слова «после того, что он с тобой сделал».
Отец только что заживо меня похоронил вместе с двумя друзьями. Мой отец был чудовищем. И все же я не мог позволить плохо о нем говорить. Может, я тронулся умом?
– Колен, ты хочешь узнать больше? – спросил Тьерри.
Я молча кивнул.
– Все довольно просто. Думаю, что многое ты уже знаешь. Страсть твоего отца к раскопкам мало-помалу изолировала его от остального мира. И тяга к этому кладу, Безумству Мазарини. «Безумство»… говорящее название. Твой отец не желал смириться с тем, что стройка может закрыться, что его утопия рухнет, что нам придется заняться чем-то другим, не археологией. Стройка, аббатство, жизнь коммуной – все, из чего состояла его жизнь, закончилось. Он был главой, основателем и правителем этого мирка. Знаешь, он очень сильно изменился, создал для себя вторую личность. С одной стороны – человек, которого знали все, образованный, великодушный, увлеченный… С другой – параноик. Ему, одержимому маниакальной страстью, в конце концов стали везде мерещиться заговоры. С этим трудно смириться. Но ты и сам приобрел опыт общения с двумя его ипостасями.