Брижит, похоже, хорошо знала дорогу. Она инстинктивно пригнулась, не сбавляя темпа. Позади я слышал шаги Тьерри, но не оборачивался. Тоннель постепенно расширялся, казалось, он так и будет тянуться по прямой.
Я упорно считал шаги. На сорок пятом мне почудился впереди свет. Или просто глаза начали привыкать к темноте? А может, там выход? Или нам навстречу кто-то движется с фонарем?
Нет. Свет не двигался, но становился все ярче. Восемьдесят шагов. Еще через двадцать коридор резко повернул направо.
Свет шел оттуда.
Перед поворотом Брижит обернулась, по-прежнему избегая моего взгляда. Она и заговорить со мной не решалась, только показала рукой, чтобы я прошел вперед. Я замялся.
Тьерри подтолкнул меня в спину, и вдоль позвоночника снова пробежал холодок. Выбора у меня не было. Я двинулся к источнику света. Коридор поворачивал под прямым углом, и я не мог ничего разглядеть впереди.
Оставалось просто идти.
Еще десять шагов. Три ступеньки. Коридор заканчивался арочным проемом.
Я вошел.
Помещение – нечто вроде крипты – было довольно просторным, примерно десять на десять метров, тоже со сводами, потолок опирался на три толстых столба из темного гранита. Обстановка скудная – грязный матрас, несколько стульев, железный стол, на нем слабо светившая газовая лампа. Какой-то человек, склонившись над столом, изучал разложенную карту.
Я без труда узнал его.
Отец!
Бородатое лицо озарилось широкой улыбкой – точно так же он улыбался, когда мы встретились в Чаячьей бухте.
– Колен… Я ждал тебя. – Голос звучал ласково. – Надеюсь, ты не слишком на меня рассердился за это представление в хижине.
Мой отец!
Снова приветливый, каким был до ужасного эпизода в захламленном сарае. Сейчас он мне все объяснит. Сейчас я все пойму. Мой отец – это он. Тот незнакомец с листка «Островитянина» не имеет ко мне никакого отношения. Мой отец передо мной. Все вот-вот прояснится. Я приблизился к нему. За мной вошли Брижит и Тьерри.
Отец раскинул руки, словно собирался обнять меня.
– Наконец-то мы вместе! Наконец-то! Все хорошо, Колен. Надеюсь, ты не принял всерьез комедию в сарае. Сам знаешь, что никакой опасности не было, за несколько часов задохнуться невозможно. Мне надо было напугать тебя, прикинуться злодеем, чтобы отвлечь внимание. Я потом объясню. Тьерри должен был изобразить меня мерзким чудовищем.
И отец расхохотался. Я повернулся к Тьерри – тот улыбнулся чуть натянуто, но возражать не стал.
Так, значит, все, что несколько часов назад он говорил мне в изоляторе, – все это было враньем?
И мой отец не чудовище!
Я знал, знал это.