В это время в библиотеку вошел привратник.
– В чем дело? – спросил кардинал.
– Господин де Лафемас просит вас удостоить его чести переговорить с вами, монсеньор.
Физиономия Ришелье мгновенно приняла свое обычное ледяное выражение.
– Господин де Лафемас, – пробормотал он. – Что может быть ему от меня нужно?
Он повернулся к отцу Жозефу:
– Вы не давали ему каких-нибудь поручений?
– Ни единого, монсеньор.
– Господин де Лафемас один? – спросил Ришелье у слуги.
– Нет, монсеньор, с ним какой-то дворянин.
– А! Припоминаю! На днях у меня умер один из гвардейцев, и я поручил Лафемасу приискать мне надежного человека… Пусть он войдет, Юрбен.
Отец Жозеф вознамерился удалиться, но кардинал жестом остановил его.
– Останьтесь, – приказал он. – Вы старые друзья с Лафемасом, и ваше присутствие не стеснит его. А! Вы наконец-то закончили, Жуан? У вас такой красивый почерк, дитя мое: читать переписанное вами – одно удовольствие! Надеюсь, вам не слишком надоедает переписывать все эти глупости?
– О, монсеньор, я счел бы за счастье никогда не иметь другой работы!
– Маленький льстец! В награду за ваши усиленные занятия я вас освобождаю завтра на целый день. Можете отправиться к вашему милому кузену, графу де Шале, и повеселиться с ним… конечно, если он тоже будет свободен. Последнее время он, бедняжка, так занят! Король и Месье не отпускают его от себя ни на шаг. Он так любезен, тактичен, умен! Не правда ли, Жозеф, граф де Шале – истинный вельможа? Что до меня, то я его люблю всей душой!
Говоря это самым благосклонным тоном, кардинал перебирал пальцами шелковистые локоны пажа, который, вместо того чтобы покраснеть, становился все бледнее.
К счастью, в это время дверь в библиотеку вновь отворилась и позади Лафемаса, вошедшего с глубоким поклоном, Жуан де Сагрера, повернувшись к выходу, заметил в зале ожидания человека, при виде которого вся кровь бросилась ему в лицо и глаза заблистали радостью.
Однако, проходя мимо этого человека, Жуан де Сагрера даже не взглянул на него, несмотря на то что двойная позолоченная дверь библиотеки плотно за ним затворилась и, кроме привратника и расхаживающей стражи, в зале никого не было.
По примеру Жуана Паскаль Симеони – так как, как читатель знает, это был именно он – тоже остался совершенно бесстрастным.
Вот только в один и тот же момент искатель приключений и паж, один – сидя на банкетке, другой – удаляясь, вдруг сильно закашлялись.
Есть ведь тысячи способов понимать друг друга без слов.
Но вернемся к кардиналу.
Углубившись, как простой поэт, в чтение своих произведений, которые, будучи переписанными красивым почерком и на великолепной бумаге, казались ему еще более привлекательными, Ришелье забыл, что он не один.