– Спасибо вам, милостивая дева! – девушка была в восторге.
В одну секунду она вскочила и бросилась к двери, как будто рассчитывала, что там ее уже ждет толпа женихов. Она вылетела из комнаты и быстро помчалась по коридору, подпрыгивая на ходу от избытка чувств. Надеюсь, она не оповестит всех подружек, что в замке поселилась храмовница, которая охотно целует всех незамужних.
Представив паломничество девиц, жаждущих обрести семейное счастье, я поежилась. Нет уж, лучше оградить себя от этого. На двери красовался массивный засов, и я решила, что сейчас самое время им воспользоваться. Пусть думают, что я молюсь. Или чем там еще положено заниматься храмовницам. Ну вот, теперь можно и за еду приниматься. Воздав должное угощениям, я почувствовала чудовищную усталость. Что ни говори, а денек выдался напряженный. Да и поспать толком не удалось из-за этого Ворона.
Я задумчиво уставилась на кровать. Она манила, обещая неземное блаженство. На подушке лежала маленькая кучка чего-то интересного. Я подошла поближе, взяла в руки почти невесомую ткань, которая тут же развернулась, и ахнула. Ночная сорочка… Нежная, шелковая, полупрозрачная, она слегка переливалась, словно сотканная из тысячи сладких грез. Я скинула платье и буквально нырнула в мягкое облако. Прохладный шелк скользнул по коже, лег паутинкой на плечи и заструился складками до самого пола. Я посмотрела в зеркало и ошеломленно застыла. Вид у меня был откровенно провокационный. Сорочка просвечивала, больше показывая, чем скрывая, и была настолько легкой и воздушной, что в ней я чувствовала себя более голой, чем без нее. Такие сорочки надевают, чтобы соблазнить и свести с ума. Странный подарок для какой-то там посторонней девицы, спасенной исключительно из благородства, и на которую даже смотреть не хотят. Я отошла от зеркала и присела на краешек кровати. Ой, как мягко. Что это, перина? И одеяло было такое теплое и приятное. Я накинула его на плечи и опустила голову на пуховую подушку. И, кажется, заснула в тот же момент.
Горячий рот накрыл мои губы, сошелся с ними изгиб в изгиб, нежно и невозможно сладко. Поцелуй длился и длился, кружа голову, становясь все глубже, настойчивее, упоительнее. Воздух густел, наливался жаром, и вовсе невозможно было дышать. Я вскинула руки, отбросив в сторону душное одеяло, и обвила его шею. Мой язык нырнул между его влажных губ, проскользил по гладким зубам и быстро убрался обратно.
Эрдар глухо застонал, на секунду оторвался от меня, хрипло и коротко дыша, перехватил своей рукой мои оба запястья, прижав их к подушке над головой, и вновь смял мой рот поцелуем. Жадным, бесстыдным, возбуждающим… И не было сейчас в нем ни нежности, ни ласки, только дикая мужская страсть, яростная, мощная первобытная жажда.