— Он притворяется полуслепым, — сказал Смоляк.
— Кароль, братишка, — взвыл арестованный, — спасай меня, погляди, что они со мной сделали!
— Я не знаю тебя.
— От родного брата отказываешься. Кароль, смилуйся! — И арестованный упал на колени, принялся всхлипывать, но это был бездарный плач, самый последний комедиант заплакал бы естественней по требованию публики.
— Это какой-то псих, — сказал Кароль, обращаясь неизвестно к кому, и почувствовал себя так, словно его окунули по шею в вонючую лужу, полную конских пиявок и всякой нечисти, и вдруг осознал, что нет никаких доказательств, что этот тип не является его братом; может быть, позвать Чеслава, мать, Магду, других людей из Кольска, которые знали Бартека, ведь никто этой небылице не поверит; но эта рожа со слезящимися глазками откуда-то ему знакома, только синие крапинки ни с чем не связываются; Смоляк молчит, не торопится с объяснениями, долго он молчать не любит, а теперь вот молчит, попал в свою стихию таинственности, загадочности; но тут никакой загадки нет, сейчас Смоляк в этом удостоверится.
— Встань, дурень, — резко выкрикнул Кароль, и арестованный поднялся, продолжая всхлипывать.
— Как фамилия?
— Такая же, как и у тебя.
— Твоя фамилия… сейчас тебе скажу… Сфа… Сфа… да, Сворновский.
Мистификатор не смог скрыть своей обескураженности, Кароль хлопнул в ладоши.
— Ему надо спустить штаны, — сказал он.
— Это немцы заглядывали в штаны евреям, — запротестовал арестованный, — разве я в гестапо?
— Заткнись, дурень, заткнись, Сворновский; говорю тебе, ему надо спустить штаны, у него татуировка на ягодице, мышь, убегающая в дыру, в задний проход.
Солдат с трудом удерживался от смеха, вопросительно поглядывая на Смоляка, арестованный тараторил:
— Ох, как вы интересуетесь моей задницей, ох, как интересуетесь!
Смоляк кивнул вопросительно глядящему солдату, тот повернул мазурика лицом к стене, рванул неподпоясанные штаны, и тут Смоляк разразился таким хохотом, что у него даже дух захватило:
— Что за выдумка рисовать мышь на заднице! Увести!
Лжебрат секретаря повятового комитета исчез за дверью, Каролю очень хотелось плюнуть ему вслед, раздражал его и совершенно неуместный хохот Смоляка, он бросил шапку на подоконник, лоб покрылся испариной.
— Вот тебе и очная ставка.
Смоляк попытался закурить сигарету, но спички гасли, ибо он продолжал смеяться, отдуваясь и охая.
— Мне вовсе не до смеха.
— Почему?
— Потому что мне это не нравится. Понадобилась мышь на заднице этого болвана, чтобы вы поверили, ты и твое начальство в Познани, что у меня нет брата в банде.