Калина (Когут) - страница 186

Кароль это слышит весьма отчетливо. Вверх по стеклу взбираются зигзагами морозные узоры, дребезжит телефон.

12

Партия труда на Западных землях идет на выборы в общем демократическом блоке, а тут самостоятельно. Сурма, делегат и представитель воеводского комитета, говорил об этом так, словно открывал Америку. Критическим, а может быть, усталым взглядом он оценивает помещение, полинявшие стены, неровный пол. Наверное, сейчас скажет, что повятовый комитет партии в обычные дни еще может так-сяк, но теперь, во время такой баталии, должно быть торжественней, особенно в момент решительного наступления… Сурма любит эдакие словечки — «баталия», «наступление». Кто же штабы и командные пункты украшает, как алтари, товарищ Сурма? Разумеется. Но всегда, сразу, должно быть видно, что партия, которая тут обосновалась, не вымаливает, не выклянчивает власть. Правда ее слишком очевидна. Не-зыб-ле-ма. Для кого как. Женщина из Мостиска, у которой сын в армии, приходила сюда в комитет, спрашивала, верно ли, что в случае победы коммунистов на выборах Польша станет советской республикой со столицей в Москве и ее сын пойдет в солдаты в Сибирь на пять лет, а может, и на двенадцать. Она пришла спросить, ибо не знает, как на самом деле, и не знает, кому же верить. «Деревня должна голосовать за Миколайчика, крестьян в Польше большинство. Мужики должны управлять, то есть Миколайчик. Только он вроде не крестьянин, не хлебороб, а из духовенства, собирался стать ксендзом, да плохо учился». Женщина пытается улыбнуться, это, наверное, шутки, сплетни; ее деланная улыбка никого не обманет, она прежде всего боится за сына, как бы тот не угодил на военную службу в Сибирь, а потом уже за свой надел в четыре морга. «Ведь если будет советская республика, будут колхозы, общий котел, общие кровати, общие бабы. Мне это безразлично, у меня нет мужика. Но и без того колхоз — страшное дело. А этот Миколайчик, говорят, даже не в Польше родился, бес его знает, кто он такой, духовный или крестьянин на фольварках, говорят — обманщик и болтун. Они там получают письма с предупреждениями, что если не откажутся от чужой земли, которую красное правительство раздавало незаконно, то всем им висеть на одной осине вместе с детьми. Только никому не говорите, что я здесь была».

Товарищ Сурма, правда, для вас очевидная и незыблемая, до людей доходит с трудом, преодолевая тысячи преград. Эта женщина пришла сюда сама, осмелилась. Кое-кому из таких смельчаков попадется сам секретарь того или иного комитета. Иногда агитатор из учителей-либералов, отнюдь не красный, но способный отличить явную фальшь, гнусные наветы от истинной политики партии. Бывает, что такой учитель — член партии труда, и он не понимает, почему его партия на Западных землях идет на выборы в блоке с другими партиями, разве там другая Польша? Сурма тоже не понимает: «Тут что-то есть, товарищ Новак, вы подумали об этом?» — «Они ведут двойную игру, считают, что пользуются тут бо́льшим влиянием, чем это явствовало из предвыборных прогнозов». Они считают. Каждый что-то приберегает впрок. Сурма тоже. Беспокоится о Кольске про запас. «У вас обстановка исключительно запутанная, Новак, это наследство покойного Блеска, безусловно. Но, если получится так, что повсюду в других местах мы выиграем выборы, а в Кольске нет, как же вы будете выглядеть, товарищ Новак?»